Знание - сила, 1998 № 01 (847)

На аксессуарах и именах остановимся подробнее. Треугольник — одна из самых важных фигур в оккультизме. Ориентированный вершиной вверх, он означает восхождение материи к духу и таким образом символизирует основную задачу, стоящую перед современным человечеством. Треугольник был символом древнегреческих Посвященных — орфиков. К древнегреческим философам относится и определение «софист» — мудрец, учитель философии.

Жук-скарабей являлся знаком древнеегипетских Посвященных, символом воскресения и перевоплощения. Египетское название скарабея «Хепер» означает «быть», «стать», «выстроить вновь».

Французское слово «мессир» в древности употреблялось для почтительного наименования феодальных сеньоров, а позднее ставилось перед собственными именами священнослужителей, юристов, медиков. И в данном контексте оно, конечно, не случайно. Как убедимся, Воланд действительно в самом конечном результате своей деятельности — служит Богу; он восстанавливает справедливость; лечит, например, от жадности, зазнайства и многого другого.

Итак, имена и вещи подсказывают нам: Воланд — некий древний мудрец, интересующийся человечеством на Земле, присматривающий за ним. «... Я лично присутствовал при всем этом,— сообщает он.— И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать...». Нет никаких оснований пытаться отождествить персону Воланда с кем бы то ни было внутри именно христианской мифологемы. Многочисленные атрибуты героя указывают на иной, экуменистический подход. Возможно, такой взгляд должен был подсказать на первых же страницах романа и эрудит Берлиоз, рассуждающий «и про египетского Озириса», и «про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике».

Но причем здесь черный пудель? Должно быть, это тоже своеобразная подсказка автора, требующая еще раз обратить внимание на эпиграф к роману: «...часть той силы, что вечно хочет зла и Вечно совершает добро».

Известно, что абсолютно адекватных переводов с одного языка на другой не бывает. Так нельзя ли понять эти строки Гете таким образом: та часть некой силы, которая (часть, а не вся сила!) вынуждена совершать зло ради конечного блага?

А теперь от атрибутов — к поступкам самого загадочного булгаковского героя Если в ранних редакциях романа свита Воланда устраивала кровопролитие и в довершение всего поджигала Москву, то в каноническом тексте убит только один человек — «наушник и шпион» Майгель. Более того: Воланд строго велит собирающемуся свистнуть Коровьеву: «Но ты смотри, смотри ... без членовредительских штук!»

Да, многие получили по заслугам в эти майские дни в Москве, но не жестоко, а скорее обидно. Хорошее средство сбить спесь! И некоторым оно пошло на пользу — Бездомному, Варенухе. И вряд ли дамы, пробежав по городу дезабилье, позарятся еще раз на даровые наряды... Так что же представляет собой деятельность Воланда? Зло? Справедливость? Автор недвусмысленно отвечает на этот вопрос.

«...Никогда не было случая, да и не будет, чтобы Абадонна (то есть смерть.— Г. С.) появился перед кем-нибудь преждевременно. Да и, наконец, я здесь»,— успокаивает Маргариту Воланд, выступая своеобразным гарантом против незаслуженной кары.

На балу Коровьев просит Маргариту: «Нужно полюбить его (гостя.— Г. С.), полюбить, королева! (...) Все, что угодно, но только не невнимание. От этого они захиреют...». Не означает ли это, что даже самый отъявленный негодяй, заслуживший посмертные муки, не заслуживает забвения? Потому что ничья история еще не завершена, вспомним скарабея (символ воскресения и перевоплощения).

«...Каждому будет дано по его вере»,— объявляет Воланд Берлиозу, утверждая тот факт, что человек сам ответствен за свою судьбу.

И наконец: «Остается, пожалуй, одно — обзавестись тряпками и заткнуть ими все щели моей спальни. (...) Я о милосердии говорю,— объяснил свои слова Воланд (...).— Иногда совершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узкие щелки».

Потому что справедливость холодна и надэмоциональна. Поэтому истинная справедливость зачастую выглядит как жестокость или зло.

Итак, Воланд отнюдь не творит зла, он восстанавливает справедливость, сам являясь ее гарантом. Но «награждены» им только двое — Мастер и его подруга, а «наказаны» по заслугам более десятка человек. Такая статистика не свидетельствует в пользу «изначально присущего человеку морального закона», которым восхищался Каш. Не этот ли моральный закон оспаривал Воланд за завтраком у философа, а затем, для разрешения спора (вдруг в самом деле «народонаселение» уже «значительно изменилось», переродилось, так сказать, в результате социальной революции?) и прибыл в Москву? «..Люди как люди... обыкновенные люди... В общем, напоминают прежних...» — без восторга констатирует он. И если предметом спора Воланда с Кантом был именно моральный закон, то Воланд выиграл спор — человек все так же далек от совершенства, как и «сто с лишним» лет назад.