Знание - сила, 1998 № 01 (847)

...Свобода порождает зло, как к добро...

Н. Бердяев

Он заслуживает покой

Мы подходим к одной из самых серьезных проблем, затронутых в романе: в чем причина безусловной склонности людей ко злу?

«Бес попутал»,— говорят в народе об оступившихся. Народу вторит церковь: все зло в людях от дьявола. Если бы Булгаков придерживался подобной точки зрения, он обязательно отразил бы это в романе. Но ничего похожего в нем нет.

Выходит, столь несовершенными людей сотворил Бог? Если несовершенство человека, приводящее к склонности последнего ко злу, изначально заложено в него самим Создателем, тогда ответствен за зло уже не дьявол, а Бог?

Разрешить эту апорию (логическое затруднение, противоречие) пытались лучшие писатели и философы во все времена, но в Европе только у Н. А. Бердяева попытка увенчалась убедительным успехом: «Божий мир полон зла, но в первооснове его заложена свобода духа, величайшее благо, знак богоподобия человека. Свобода заложена в темной бездне, в ничто, но без свободы нет смысла. Свобода порождает зло, как и добро. (...) Свобода не сотворена, потому что она не есть природа, свобода предшествует миру, она вкоренена в изначальное ничто. Бог всесилен над бытием, но не над ничто, но не над свободой. И поэтому существует зло».

Итак, человек несовершенен и может быть склонен ко злу потому, что он свободен. Свобода же непременно предполагает и ответственность за свои поступки, свою судьбу. Обратимся к строкам романа: «... Он заслужил покой»,— подытоживает Левин Матвей земную деятельность Мастера. «Заслужил» — как тщательно Булгаков отбирал слова! Не награжден, не милости удостоен — заработал, заслужил! Так говорят об ответственной свободной личности. А когда же дух человека бывает сознательно обращен к «темной бездне» и непосредственно вдохновляется ею, то человек становится человеконенавистником, гением зла. Это свойство в соединении с непомерной гордыней дает патологическую жажду власти, и тогда являются тираны. Но гениев зла в романе нет. И если «Мастер и Маргарита» — книга о Добре и Зле, то не в житейском, а в философском понимании.

Те, кто не увидели в Воланде никого иного, кроме библейского Сатаны, обвиняли Булгакова то в манихействе, то в зороастризме. Удивительно: в столь светоносном и оптимистическом произведений, как «Мастер и Маргарита», обнаружить примирение со злом, оправдание зла! Да, Воланд — не антагонист, а сотрудник Иешуа, хотя и «по другому ведомству», и сотрудник подчиненный. Ведь Свет, где пребывает Иешуа, есть первооснова бытия, а справедливость, которой служит Воланд, обеспечивает устойчивость бытия уже явленного. Носителем же зла в романе является не Воланд, как уже было сказано, а человеческие пороки. Не Лиходеев же с Могарычем равноправны Свету Иешуа!

«У Воланда никаких прототипов нет».

В церковно-христианской парадигме мироустройства, основанной на противоположении добродетели и греха, пронизанной сокрушениями о падшести человека, с вечным лейтмотивом униженной просьбы о помиловании — нет места заявившему гордо: «Никогда и ничего не просите!» Бессмысленны просьбы; беспристрастная справедливость воздаст посмертие — каждому по вере, а все остальное — по содеянному.

Произведения говорят многим: темами, положениями, сюжетами, героями. Но больше всего говорят они присутствием содержащегося в них искусства.

Борис Пастернак

Формула оптимизма

Присутствие искусства на страницах романа «Мастер и Маргарита» поражает. Завораживает волшебство лучших строк его, созвучных ритму морского прибоя. Невероятно поэтическое совершенство отрывка «Боги, боги мои...» — он безукоризнен даже по японским канонам идеального искусства. Истина постигается в молчании, считают японцы. Потому что в момент паузы между словами рождается то, что невыразимо в слове.

А тончайший, жизнеутверждающий булгаковский юмор, как магнитом притягивающий к роману юного еще читателя — чтобы не отпустить уже никогда!

А светоносная философия романа, так созвучная оптимистической и гордой философии Н. А. Бердяева, впервые заявившего о творческом назначении человека в противовес укоренившемуся в христианском сознании сомнению: а может ли быть оправдано творчество человека, не греховно ли оно? — сомнению, отравившему стольких русских писателей!

А невероятная «творческая заразительность» всех булгаковских произведений, и последнего романа в особенности! Свет творческого гения как будто заливает страницы произведений Булгакова, то разряжаясь, то концентрируясь, чтобы достичь особенной, лучистой яркости на страницах «закатного романа».