Знание-сила, 1999 № 05-06 (863,864)

Странно видеть на многоклеточной простыне «Анестезиологического листа» в графе «ФИО пациента» немудреное: «теленок». И вполне «человеческое» его заполнение всеми операционными мероприятиями по мере того, как бычка, поднатужившись, уже перенесли на носилках с пола на стол. Я уже из-под марлевых масок слушаю обшебригадную лекцию о том, что по человечьим меркам теленок все равно что новорожденный ребенок, ткани у него молочные, связки неокрепшие, строение хрупкое, повышенная чувствительность к травматизму (а это вторжение искусственной вентиляции и кровообращения, многочисленных контрольных и питающих трубочек). Поэтому и аккуратность исполнения по высшему стандарту. Словом, не виноват маленький, что антропологически «совпал» с нами по строению сердца.

Параллельно первым надрезам и подступу к ребрам – гимн пересадке как радикальному все-таки средству спасения от пренеприятнейшей сердечной болезни – кардиомиопатии, природу которой медики и биологи все еще до конца не распознали. «Не только у стариков или хронически страдающих с детства. У молодого солдата, спортсмена вдруг, за считанные месяцы, сердце становится вот таким, – чьи-то свободные на мгновенье руки в окровавленных перчатках показывают небольшую дыньку. – С истонченной, ослабевшей, совершенно бессильной стенкой. Такая мышца уже не способна в полную силу, даже в полсилы сжиматься, а только едва колышется, не прокачивая кровь по жаждушему организму. К ней и притронуться нельзя, расползается, как мыло, и человеку конец, если…».

Если не успеть с пересадкой, для которой, как уже выяснено, часто нужен искусственный «мост». Но в последние годы этот выигрышный «бридж» принес еще одну кардиологическую сенсацию. Получив с его помощью передышку на год-полтора, больное сердце снова доказывает свою редкостную (наше удивление не иссякло) способность воскреснуть. Оно крепнет, уменьшается в размерах до нормы, структура миокарда восстанавливается, «тук-тук» возобновляется с прежней силой. Человек оживает. Механический насос можно вытаскивать и никакого донора уже не надо. Можно этот цикл провести и в домашних условиях. без лишних госпитальных затрат, более комфортабельно.

И все же каверзный вопрос вырывается: имеет ли смысл это запоздавшее на мировом фоне экспериментаторство? И уже по укоризненным взглядам нал масками понимаю свою оплошку. Сколько сенсаций с применением искусственного сердца в России мы насчитали за последние годы? Две-три. А потребность такой страны, как Россия, – не менее восьмидесяти тысяч в год! Подчеркнуть: именно с «мостом», не считая всех других манипуляций на открытом сердце. На импортных ИС это не под силу никакому бюджету: ни государственному, ни личному, ни страховому.

Президентский «Новакор» стоимостью в 400 тысяч долларов до сих пор (два года спустя) стоит в Кардиоцентре музейным экспонатом, жалко прикоснуться. «Метроник» работает на сменных насосных устройствах, «головках», каждая ценой в 250 баксов, срок работы – 48 часов. Только успевай менять под свист в карманах. Пневмосердце с внешним приводом типа «Джарвик» обходится в 50 тысяч плюс оборудование, а то, которое держит в пакете Дробышев, готовясь вручить хирургам, – всего 10 тысяч, включая и бензин на поездки для растаможивания привезенных полимеров. В дальнейшем можно сделать еще дешевле, так что массовая операция станет намного доступней. Расходы – несопоставимы. Даже внедрение нового полиуретанового клапана дает экономию с 3500 до 500 рублей.

Под эти азбучные истины, звучащие из-под марлевых масок в небольших перерывах, уже выкусано надлежащее ребро, обнажено изумительной розовости пульсирующее легкое. Мирно попахивает жареным от коагулирующего электроскальпеля, как вдруг…

– Посмотри, где у него сердце! У нас такого никогда не было!

– Ребята, мы ничего не сделаем, аорту не достанем…

У теленка – непредвиденные анатомические отклонения. Приблизительно выражаясь, рахит. Сердце подперто диафрагмой и вздутым брюхом куда-то к горлу, полая вена уходит зигзагом и как-то расплющивается. Начинается тревожный консилиум. «Пятьсот долларов на стерилизацию перфузиатора уже ушло, жалко… Если несколько ребер довырезать и все же добраться до аорты»… «Тут пятьсот, а у меня 10 тысяч! – Дробышев прижимает к груди свой пакет еще крепче. – Начнутся послеоперационные осложнения, будет острый эксперимент, я не могу рисковать!»

Перфузиолог обещает совершить подвиг и сохранить стерильность аппарата на неделю. Операция остановлена к счастью для пятнистого, и он через неделю с зашитым боком и собственным нетронутым сердцем уже пасется в виварии.