Знание-сила, 2000 № 02 (872)

Первый раз это случилось со мной в возрасте 10 лет. Я хорошо помню тот день — пасмурное, типично питерское преддождевое небо, которое может висеть над головой этаким перевернутым морем кефира целый день или целое лето. Мы с другим пацаном из нашего дома. Юркой, идем из молочного магазина. Мы собирались пойти на свалку, но меня послали за молоком. И теперь я, выстояв длинную очередь, иду с полным пятилитровым бидоном обратно, а Юрка со мной, за компанию — во дворе все равно делать нечего. Мы идем и болтаем о новой проволоке для рогЗток, которую Юрка нашел на автобазе — эта проволока не гнется, как та, что мы отыскали вчера, так что рогатки выйдут на славу. Вдруг Юрка спрашивает: «А куда это ты идешь?». Оказывается, мы свернули с дороги и идем не к моему дому, а совсем в другую сторону, какими-то дворами. И главное, я тащу туда этот огромный бидон, который надо ведь отнести домой! Юрка замечает: «A-а, теперь понял! Ты идешь вон за той девчонкой!» И я сам только в этот момент понимаю, что так и есть, я иду за девчонкой, которая стояла в очереди на два человека раньше меня, а теперь идет со своим бидоном домой впереди нас.

Потом такое случалось со мной многократно, я сам над собой посмеивался, понимая, что это уже привычка* что я не спешу с ними знакомиться, что мне доставляет удовольствие сама процедура преследования. И что эго не имеет ничего общего со скромностью, застенчивостью или другими комплексами, не позволяющими подойти и познакомиться «в лоб». Скорее наоборот: небывалая легкость знакомств и быстрый переход от одной банальной фазы обшения к другой — это случалось в моей жизни слишком часто, начисто сметая все удовольствия Неизвестности, Непредсказуемости.

В молодости мне нравился «Пикник на обочине», но слово «сталкер» вызывало у меня особые ассоциации. Еще до прочтения романа я знал, что в современном американском это значит «преследователь». Причем именно такой, который идет по пятам за женщиной, и лишь во вторую очередь, по старому, основному значению — «ловчий, рыбак или искатель сокровищ». Поэтому и весь «Пикник» я видел как особую, эротическую метафору.

С годами в моей игре стали определяться свои законы, и наиболее удивительным был Закон Второй Встречи. Преследование обычно заканчивалось тем, что понравившаяся мне незнакомка заходила в здание, садилась в транспорт или пропадала из вила в толпе, так что я не мог больше идти за ней. В некоторых таких случаях я чувствовал, что больше никогда ее не увижу. Я ошущал тогда укол грусти, и долгое время после расставания помнил незнакомку. Некоторых таких «невозвратимых» я хорошо помню и до сих пор — как ту маленькую, в морковном пальто и с розой в руке, за стеклом отъезжающего троллейбуса на Литовском.

Но бывало и по-другому. Расставаясь с той, за которой я наблюдал, я не чувствовал грусти, хотя эта незнакомка нравилась мне не меньше других. И в таких случаях мы обязательно встречались с ней еще раз. Причем между первой и второй встречами проходило совсем немного времени, и во второй раз я уже знакомился, узнавал телефон или какие-то еше координаты, по которым ее можно найти. Так однажды я прошел несколько залов Эрмитажа вслед за симпатичной длинноногой блондинкой. Потом она резко свернула, и я больше не видел ее в музее, но вечером на Балтийском она вошла в вагон электрички и села напротив меня. Так же было и с Ритой. Я увидел ее на концерте в «Октябрьском», и потеряв из виду, совсем не расстроился. Через три дня мы с ней одновременно вышли покурить на пожарную лестницу в общежитии моего приятеля, куда я заехал в гости.