Знание-сила, 2000 № 02 (872)

Несомненно, сейчас был как раз такой случай, и незнакомка из «Тетриса» снова была здесь, в сотне шагов впереди. Она миновала Зоопарк, Петропавловку, прошла под Ростральной колонной с алым пламенем, в котором вспыхивала реклама болгарского кетчупа. Начало темнеть, но она шла не спеша, словно прогуливалась без определенной цели. Я перешел вслед за нею мост и слегка задержался на углу Дворцовой, чтоб не идти близко на открытом месте. А когда она скрылась под аркой Главного Штаба, побежал. И не зря — площадь была полна людей, которые не считали, что перед каждым пожилым бегуном надо немедленно расступаться. Навстречу пронеслась стайка юнцов на самоходных роликах, чуть не сбив меня с ног Торчащие из шлемов зеркальца заднего вида придавали им сходство с насекомыми, а странный общий ритм, в котором двигались молодые люди, позволял предположить, что в голове у каждого — запрещенный МTV-чип и полное равнодушие к пожилым бегунам. На разборной сцене перед дворцом кривлялась пара певичек, скорее всего ненастояших. В воздухе летали разноцветные волны и что-то вроде огромных кусков лимонного желе. В последнее время на площади постоянно отмечали какие-нибудь праздники, и сегодня, судя по толпам, был очередной — то ли «День военно-морской кухни», то ли еще что-то, столь же судьбоносное. Я пробежал через Арку и снова заметил рыжеволосую, когда она уже выходила на Невский. А что если она так целый день будет бродить? В моем возрасте долго не побегаешь. Впрочем, я же сам собирался заниматься именно таким блужданием, и похоже, мой свободный поиск уже привел меня к нужному знаку Только знак этот движется.

На круглом пятачке в начале Малой Конюшенной выступал кукольник. Незнакомка остановилась посмотреть, я тоже. Из маленького магнитофона доносились гитара и скрипка, на потертом чемодане в такт музыке плясала марионетка-цыганка. Вскоре я заметил, что танцует она как-то необычно. Большую часть времени ее руки и голова двигались так, как у обычной марионетки, то есть по воле ниточек, идущих к пальцам на правой руке кукловода. Но иногда кукла выделывала самостоятельные движения, удивительные и необъяснимые: она то поднимала кокетливо ножку (нитка, ведущая к ножке, при этом провисала без натяжения), то вообще начинала тянуть нитки на себя, словно зазывая кукловода потанцевать вместе. Приглядевшись, я разгадал, в чем фокус. Левая, свободная рука кукловода была небрежно отведена за спину, словно бы для того, чтобы не загораживать зрителям обзор. Но именно этой рукой в перчатке он заставлял цыганку выполнять «самостоятельные» движения. Нитки левой руки были невидимыми: скорее всего, электромагнитные поля, как в терменвоксе.

Остальные марионетки висели на поясе артиста на своих ниточках, и слегка покачивались, словно пританцовывали в хороводе вокруг хозяина, дожидаясь своей очереди. Вокруг этого кружка топтался еще один, более широкий круг — зрители. Музыка закончилась, стоящий в иентре всех кругов кукловод подвесил цыганку к поясу и стал расправлять нитки следующего выступающего, одноглазого пирата. Незнакомка двинулась дальше по Невскому.

Она почти миновала Дом Книги, но на перекрестке неожиданно повернула, зашла в магазин и поднялась на второй этаж, где еще продавались товары из бумаги. Весь первый этаж полностью захватили мини-диски, эльбум и другие современные носители, и пока я прохаживался там у лестницы, до меня донесся кусок разговора: «Жидкая память — это нормально, но жидкая мать — это изврат, зачем она тебе?». Я мысленно согласился и вдогонку подумал, что уже в конце двадцатого века разговор обычных программистов порой звучал куда круче, чем высосанные из пальца «находки» новоявленных классиков русской литературы. Словно бы в подтверждение этой мысли, с другой стороны зала раздалось заунывное старческое бормотание: «Линк… линк… лин… клин… клин!..» — какой-то ретроград купил мультимедийную версию «Киборща» Вознесенского. Бормочущий голос закончил превращение «линка» в «клин» и смолк, но после паузы начал следующий круг: «Яху… яху…» Я не стал дослушивать, к чему в этот раз сойдется Вознесенский, и поднялся на второй этаж.

Незнакомка стояла у отдела рукописных книг. Полистав один из толстых, переплетенных в пергамент фолиантов, она отложила его и перешла к отделу поэзии. Я замер в ожидании маленького зрелища, ради которого частенько заходил сюда в прошлом. Моя последняя бумажная книга лежала в самом углу. Незнакомку она привлекла сразу — так же, как привлекала до этого многих других посетителей этой части магазина. Белая, с едва заметным зеленоватым оттенком обложка была абсолютно чистой. Рыжеволосая открыла белый томик. Она стояла ко мне спиной, но я знал, что на ее лице сейчас появилось то самое выражение удивления и непонимания, которое я тайком наблюдал почти у всех в подобный момент. Листы книги тоже были совершенно чистыми. Теперь она должна отложить книгу. Может быть, слегка пожмет плечами. «Белый квадрат» в литературе, только и всего.