Знание-сила, 2002 № 01 (895)

Вот – колыбельные песенки. Вы что поете своему ребенку? Одна моя знакомая усыпляет внука романсами, другая – песнями Окуджавы; не помню, чтобы кто-нибудь в нашем окружении пел «Придет серенький волчок, он ухватит за бочок и утащит во лесок» – страсти какие, что ж ребенка бедного запугивать?!

А вот Осорина говорит, что у колыбельной этой есть свой потаенный смысл, важный для маленького человека. Смысл этот – в слове «край» («Не ложися на краю»), в понятии границы, линии, по которой мир, защищенный материнскими руками, ее теплом, ее прикосновением, соприкасается с чужим, огромным, опасным миром: так появляются первые координаты для выстраивания пространства жизни. И «черна курица ряба», которая спала на завалинке, то есть у наружной стороны этой границы, была за то сильно потрепана совою. А колыбель, которая висит высоко на золотом крюку, и ремни у нее бархатные, и колечки витые, – это вовсе не описание люльки в стиле китч, но описание мироустройства, в котором ребенку отведено самое лучшее место…

А какие сказки вы читаете детям? Неужели народные – русские, в исполнении Афанасьева, или немецкие, в исполнении братьев Гримм? Только не надо мне рассказывать, как в устном народном творчестве для детей все так нравственно придумано, что Добро неизменно побеждает Зло, и дети легко и непринужденно усваивают через них нравственный опыт поколений. Вы сами-то их давно читали? Про детей, которых мать с отцом в лес выгнали? Про Ивана Царевича, который то чужую уздечку стащит, то чужую невесту, а как только бедой дело оборачивается – сразу к Серому Волку за помощью? Про Красную Шапочку, наконец, которую мать неведомо за что через темный лес одну отправила к бабушке, когда мы с вами ребенка одного и во двор не выпустим?

Совершенно понятно, что детям нашим все это ни к чему, тем более, что теперь достаточно авторских сказок, соединяющих доброту замысла с изяществом стиля и милой улыбкой для взрослых…

А теперь послушайте Марию Осорину: «…В народных сказках тема края как (раницы между домом и внешним миром очень подробно психологически проработана. Даже из небольшого репертуара сказок, известных современному городскому младшему дошкольнику, он может узнать, как по-разному можно пересекать эту границу в зависимости от обстоятельств и степени готовности главного героя к выходу за пределы родного дома. Приобщение ребенка к фольклорному пониманию темы края поднимало его личный опыт (опыт собственных падений и переступаний через край, неустойчивость поставленных на краю предметов, обоснованность родительских запретов, связанных с реальным нахождением ребенка на краю чего-либо), поднимало этот опыт на высоту культурно-символического обобщения и придавало этому понятию еще и магический смысл. Такие смысловые оттенки способен уловить ребенок старше двух трех лет – в этом возрасте начинается активное становление символической функции сознания…»

То есть сказки психологически помогают ребенку решать совсем иные задачи, не те, что мы предполагали. Наверное, не только относительно понятия «край», «граница», «место». Они помогали столетиями, тысячелетиями, еще стоит посмотреть, насколько способны исполнять эту функцию многие авторские сказки.

А рисунки ваших маленьких детей, эти бесконечные каляки-маляки, которыми они всегда готовы испортить девственную поверхность листа бумаги? Призвав на помощь все свое терпение, родитель показывает, как довольно просто изобразить человечка, козу, домик; нет, из моего ребенка явно не выйдет Репин, разве что, может быть, Кандинский… Между тем ваш двухлетний сын вовсе и не добивается сходства своих каляк с неким реальным предметом, он просто хочет оставить свой след на пространстве чистого листа и тем самым лишний раз подтвердить, что он есть, существует, способен материализовать свое присутствие в мире, в доме, – это самое главное для него. Ваша трехлетняя дочь заворожена вовсе не вашим мастерством живописца, а своей способностью дойти до самого края, в данном случае листа, и, лихо развернувшись (тут каляка-маляка, сделав петлю, уходит вновь в глубь белого пространства), вовремя уйти от опасности.

Не из вредности ребенок крутится под ногами и строит свою башню из кубиков на самом проходе, когда вы мечетесь по квартире, накрывая стол для гостей, вам в эту минуту совсем не до него, он выпал из поля вашего зрения и настойчиво стремится вновь туда попасть, по возможности занять там самое видное место. Он уверен: что упало, то пропало, все, что не видно, на что он перестает обращать внимание, туг же исчезает; вот он и боится исчезнуть, и желает немедленно получить подтверждение тому, что существует, хотя бы через окрик, но лучше бы через мимолетное касание, беглое мамино: «Я тебя люблю».