Знание-сила, 2002 №09 (903)

Эйнштейн с юности думал о социальной несправедливости. Он не входил ни в какие партии – партийная дисциплина несовместима со свободомыслием, но близко общался с социалистами и сочувствовал тому, что называлось социалистическим решением проблем человечества. Сочувствовал – из своего далека – и российской революции, и «грандиозному эксперименту», который с нее начался. В 20-е годы «Россия во мгле» его не пугала, а рождала надежды. Но он смотрел открытыми глазами и в 1930 году не постеснялся публично уподобить режимы в фашистской Италии и советской России. Он писал письма Сталину, пытаясь спасти некоторых исчезнувших во мгле советского Гулага. И все же в 1948 году великий физик считал, что народы мира будут благодарны России, которая «энергичными действиями впервые продемонстрировала пракгическую возможность планового хозяйства». Правда, он видел и то, что плановая экономика «может сопровождаться полным порабощением человека» и задавал f вопросы: «как предотвратить превращение бюрократии во всемогущую и самовластную? Как защитить права личности и обеспечить демократический противовес к власти бюрократии?». Вероятно, Эйнштейн хотел бы получить ответы на эти свои вопросы и понять, почему советский эксперимент дал отрицательный результат.

Для Нильса Бора ключевой гуманитарной идеей была идея открытого мира – взаимная открытость культур в мировом масштабе. По его мнению, в ядерный век это не просто желательное направление развития, но единственное, способное предотвратить новую – и последнюю – мировую войну. У Бора не заметно социалистической предвзятости, но он симпатизировал России. Быть может, потому, что личную симпатию питал к своим российским коллегам и друзьям – Капице и Ландау – приверженцам социализма, во всяком случае в 20-30-е годы, когда Бор с ними подружился. Так что и Бору, думаю, было бы интересно понять, почему его призыв к открытому миру не мог реализоваться, пока существовал социалистический лагерь.

Бор и Ландау в Харькове, 1934

Ну и наконец, Сахаров, сделавший в 1968 году свое главное нефизическое открытие: в ракетно-ядерную эру единственный надежный фундамент международной безопасности – права человека, права отдельного человека, защищенные международными и государственными законами. В знаменитых «Размышлениях…», где Сахаров впервые высказал эту идею, он назвал свои взгляды «глубоко социалистическими», хотя ставит в один ряд «режимы Сталина, Гитлера и Мао Цзэдуна». В 1968 году Сахаров не догадывался, что права и свободы человека должны опираться на что-то более существенное, чем решение правительства. Советское правительство могло обеспечить права человека, только лишив себя реальной власти в стране. Кто платит, тот и заказывает музыку. Когда в стране за все платит правительство, музыка звучит угодная только ему же. Сахаров, как и большинство его соотечественников, не видел частной собственности в действии. Он только позже догадался, что права и свободы человека крепко связаны с экономической свободой и с правом частной собственности. И ему, наверно, было бы интересно узнать из первых рук, как эта связь работает.

Так я решил за троих знаменито-гуманитарных физиков. И подумал: если они не могут удовлетворить свою социальную любознательность, почему бы не сделать это за них? Почему бы от их имени не задать вопросы радиофизику, инженеру и предпринимателю Зимину и выяснить, как это он оказался проница-, тельнее всех троих – Эйнштейна, Бора и Сахарова?

Ведь Эйнштейн в 1948 году говорил о всеобщих выборах в мировой парламент, Бор в 1950-м – о мире, открытом для людей и идей, Сахаров в 1968-м – об интеллектуальной свободе как основе мирового сосушествования.

А Зимину ясно как день, что и то, и другое, и третье было исключено, пока на значительной части планеты главные решения назывались «постановление ЦК КПСС и Совета Министров», пока в выборах – «всеобщих, прямых и тайных» – на каждое место претендовал ровно один кандидат, а в голосовании участвовало более 90 процентов населения. И пока мнения всех депутатов, газет и политических обозревателей совпадали по всем существенным вопросам.

Впрочем, теперь все это ясно не только Зимину. Но, правда, хватает и тех, кто, чихая на политическую болтовню всяких физиков-шизиков, вспоминает достижения советской власти, начиная со спутника и кончая стоимостью 7-копеечной булки. И тут не возразишь: 7-копеечная булка действительно стоила ровно 7 копеек. И советский спутник действительно был первым. Не ясно только одно: если все так хорошо, то почему так плохо?

Лаконичную формулировку предложил известный несоветский поэт (цитирую по памяти и за буквальную точность не поручусь):

Моей бы ангельской державушке
еще б два ангельских крыла!..
Но если был бы фрак у бабушки,
она бы дедушкой была.