Однако вскоре попытки преобразований в системе управления замерли. Инициативы первых дней и принятие важных законов (например, «Устава о банкротстве» 1740 года) сменяются с весны 1741 все более частными распоряжениями.
Похоже, что задачи правления оказались ей не по плечу. Одаренную, по мнению английского посла Эдварда Финча, «умом и здравым рассудком», но не обладавшую ни компетентностью, ни жесткой волей, Анну захлестнул поток трудной, ежедневной и необходимой работы, вызванной ее же распоряжениями.
Но много ли понимала в государственных лела 22-летняя принцесса? А надо было постигать тонкости дипломатии в европейском «концерте», разбираться в цифрах налогового обложения, определять поставщиков мундирного сукна для армии. Теперь ее хватало только на то, чтобы утверждать деловые бумаги; действовать же самостоятельно или настаивать на выполнении принятых решений она не могла.
Была и причина – вторая беременность правительницы: 17 июля 1741 года подданных известили о рождении великой княгини Екатерины Антоновны. Забота матери о двух младенцах должна была отнимать время; к этому прибавлялись устройство собственного двора, обязательные приемы и празднества. В мае 1741 года Анна утверждает свой придворный штат – целое хозяйство из 517 человек придворных чинов, истопников, поваров, певчих, «арапов», «персиянок». Принцесса начинает строительство нового Летнего дворца, а в Зимнем устраивает кабинет младенца-императора, где помещается его дубовая колыбелька весом в 33 пуда и уже заготовлены «печатные книжки». Теперь современники отмечали, что Анна стремилась искать необходимый ей уют в узком кругу близких ей лиц: в апартаментах любимой фрейлины Юлии Менгден собирались за партией в карты послы Англии, Австрии, саксонский дипломат граф Линар и брат фельдмаршала Миниха.
Просвещенная правительница, которая делит свое время между близкими друзьями и председательством в работоспособном и сплоченном правительстве, – не самый худший вариант развития событий. Однако интимный круг задушевных разговоров оборачивался стремлением искушенных дипломатов «подключить» Россию к разгоравшейся в Европе войне за «австрийское наследство», в то время как Швеция готовилась к реваншу за поражение в Северной войне, а шах Ирана Надир только что покорил Хиву и Бухару и приступил к завоеванию Дагестана вблизи границ России. Но если внешняя политика страны, находившаяся в руках Остермана, в целом оставалась достаточно сбалансированной, то личные привязанности Анны скоро стали грозить серьезными потрясениями.
Среди близких друзей быстро выделился граф Мориц Линар, настолько хорошо ей знакомый, что в свое время был уже под благовидным предлогом отослан от русского двора.
Перспектива появления нового Бирона обострила разногласия в самом «правительстве» Анны. Уже в марте 1741 года ставший первым министром Миних настолько восстановил против себя весь правящий круг, что вынужден был уйти в отставку. При этом ненавидимого многими за властолюбие и солдафонскую бесцеремонность фельдмаршала «ушли» вполне по-европейски: с пенсией, сохранением движимого и недвижимого имущества и даже периодическими приглашениями во дворец – небывалый случай в послепетровской России!
Оставшийся фактически главным членом Кабинета Остерман искренне старался ввести Анну в курс государственных дел. Но ни по характеру, ни по усвоенной манере действий он не мог быть «первым министром». К тому же он явно покровительствовал принцу Антону, отношения с которым у правительницы становились все более напряженными.
Антон-Ульрих, герцог Брауншвейг-Люнебургский, также не собирался ограничиваться в новом правительстве ролью статиста. Принц стал третьим по счету российским генералиссимусом и после отставки Миниха возглавил военное ведомство. Он даже выучил русский язык (во всяком случае, подписывался по-русски), посещал Сенат, и материалы Военной коллегии показывают, что принц добросовестно исполнял свои обязанности. Он был добродушным, но никак не одобрял фавора Линара. Правительница столь же откровенно игнорировала права своего супруга, а порой ставила генералиссимуса на место.
Анна нашла себе союзника в лице нового кабинет-министра Михаила Гавриловича Головкина, полуопального вельможи в конце царствования Анны Иоанновны. Однако граф не обладал решительностью Миниха, а по компетентности не мог соперничать с Остерманом, к тому же был весьма неуживчив. Финч отзывался о новом министре весьма критически: «Смесь гордости, невежества и самодовольства». Действительно, Головкин жаловался Антону на Остермана, что не мешало ему ссориться и с герцогом. А Миних не терял надежд на возвращение к власти. Его заступницей была не терпевшая Остермана Юлиана (Юлия) Менгден, состоявшая с экс-первым министром в близком родстве.
При таком раскладе сил наладить сколько-нибудь серьезное сотрудничество было мудрено.