Знание-сила, 2003 № 01 (907)

Такова жизнь. Если семья может оградить своего ребенка от наркотиков, плохих знакомств – прекрасно, но гарантий туг не может быть никаких, даже если мать с двумя высшими образованиями будет заниматься только своим ребенком.

Вопросы все равно остаются. О женщине с внебрачным ребенком без мужа: на нее ложится большая нагрузка, она оказывается в ловушке, и надо ей помочь. Что, кстати, часто и происходит: мужья далеко не всегда отказываются от своих детей. На Западе часто ребенок оказывается в двух семьях сразу, у него появляются сводные братья и сестры. Восстанавливается нормальная социализирующая среда. В Америке это давно так, и в Европе это так. думаю, и у нас это начинается.

Иван Хруцкий. Семейный портрет. 1854 г.

– А как же фрейдизм с его убежденностью, что все главное в человеке идет из его семьи, что основа личности закладывается в раннем детстве?

– Я не специалист по фрейдизму. Но даже если основа закладывается в детстве, основа личности – не вся личность. Важны и впечатления, вынесенные лет пятнадцать вне семьи. Если все объяснения искать в детстве – почему тот стал художником, а этот Гитлером, – далеко не уйдешь…

Но одновременно я уверен, что сегодня ребенком в семье в среднем занимаются намного больше, чем прежде. Это совершенно нормальная реакция на новую ситуацию: у вас мало детей, часто один, вы должны его воспитывать, обстановка в современной нуклеарной семье ориентирована на большую интимность отношений – это значит больше привязанности друг к другу, более глубокие переживания в отношениях с близкими. Естественно, что ребенок превращается как бы в символ этого интимного благополучия. В него очень много вкладывается, о нем очень много заботятся: это единственное наше наследство, это все, что от нас останется, сама жизнь ставит ребенка на какое-то время в центр.

И вообше мы говорим о жизни современной семьи так, будто вся она состоит из смены партнеров и бесконечных поисков, это неверно. Никакие опросы никогда не показывали, что люди начинают меньше ценить семью. Семья всегда занимает одно из первых мест среди жизненных ценностей. От этого не отказываются.

Я хотел бы сказать еще и о другом: преобразование семьи освобождает не только мужа и жену от принудительного союза. Об общей эмансипации женщин известно. Гораздо меньше мы обращаем внимание на эмансипацию пожилых людей. Освобожденная от изнурительной работы каждый год рожать по ребенку, потом многих терять, женщина выходит на пенсию в благополучном состоянии и не должна нянчиться с многочисленными внуками, и не зависит от детей, как это было раньше, никак не зависит, кроме как эмоционально. Эмоциональные связи тоже часто слабеют, но это как раз было всегда; не надо думать, что прежде все молились на стариков. Нормы повелевали их уважать и кормить, но это не значит, что так оно и было или что в исполнение такой нормы люди вкладывали душу.

В одной из пьес Дюренматта после смерти мужа достойной пожилой дамы собираются ее дети и говорят ей: вот мы посоветовались и решили, что ты будешь жить там, потом там… А она спрашивает в ответ: почему вы считаете, что я вообще собираюсь с вами жить?! Она начинает совершенно новую жизнь, заводит себе друзей, тратит деньги… Эта эмансипация пожилых кажется мне очень положительным сдвигом, хотя, возможно, он не слишком устраивает государство, поскольку экономическую основу этой независимости – пенсию – выплачивает именно оно.

Другая линия – эмансипация детей. Она тоже очень сильна. Уже никому не придет в голову спросить у папы и мамы, на ком жениться, какую выбрать профессию и т.д. Это нарастание свободы в обществе.

Я думаю, теплые отношения не мешают эмансипации. Известно, что в Америке очень рано дети отделяются, уезжают учиться или учатся в том же городе, но живут отдельно, в общежитии или снимают комнату вместе с друзьями, и никто ничего особенного в этом не видит.

– Вы вообще не склонны описывать происходящее с семьей как кризис?

– Если перестройка происходит без особой болезненности, может, это и не кризис, а просто эволюционное изменение.

Не вижу особой болезненности в семьях ни у нас, ни в Европе, ни в Америке. Кризис российской семьи в конце XIX – начале XX веков был гораздо глубже. Тогда действительно потрясались основы, и в конце концов они оказались сломаны. Конечно, тогда болезненно рушилось все, во всех сферах, но даже если говорить только о семье… Ведь это была семья с абсолютной властью главы, с патриархальным разделением ролей, жесткой их закрепленностью, подчиненным положением женщин и детей. Весь этот мир рушился и рухнул, и это была действительно большая травма. Она воспринималась очень болезненно и, несомненно, внесла свой вклад и в политические потрясения. Новый уклад еще не сложился, освобождение от прежнего развязало инстинкты, это и сознательно эксплуатировалось в политических целях.