Знание-сила, 2004 № 01 (919)

Из ученых книг я узнал, что физический вопрос о числе измерений впервые грамотно задал в 1917 году — через два тысячелетия после древних греков — Пауль Эренфест. Соответствующий том "Трудов Амстердамской академии наук" вполне подтвердил это, но не дал никакого намека, почему вдруг именно тогда и именно этот физик задал сам вопрос. Это я и решил выяснить, когда понадобилось придумать себе первую тему историко-научного исследования. Вполне могло быть, конечно, что никакого исследования и не понадобится, что биографы Эренфеста уже все знали про его работу о размерности пространства.

Библиотечный каталог сразу же показал, что главный и по существу единственный биограф Эренфеста в России — В.Я. Френкель. Я стал внимательно читать его книгу и ничего не нашел о занимавшей меня работе. Но причин жалеть о потерянном времени не было — книга познакомила с человеком, имя которого до того было лишь частью физических названий. Личность физика оказалась на редкость симпатичной — яркий творческий запал, несговорчивая совесть, чистая и ранимая душа. И кроме всего, в этой душе австрийско-еврейского происхождения ощущался изрядный российский элемент: Эренфест женился на русской Татьяне, пять лет прожил в России и успел за это время получить русское имя-отчество — Павел Сигизмундович.

Закрывая книгу, я думал уже не просто о происхождении любопытной работы, но и об ее симпатичном авторе, с которым только что лично познакомился. Знакомством этим я, конечно, был обязан автору книги — Виктору Яковлевичу Френкелю. Когда чувство благодарности улеглось, я решился написать ему письмо — может быть, он все же что-то знает о статье Эренфеста 1917 гола.

Письмо было неприлично длинным для первого обращения зеленого начинающего к маститому историку. Но очень уж хотелось задать все придуманные вопросы и лаже предложить скороспелые ответы на некоторые из них.

Ответ пришел на удивление скоро. "Третьего дня получил Ваше письмо, откладывал ответ на него, полагая, что скоро поправлюсь и, побывав в Институте, взгляну на работу, о которой Вы пишете. Но поскольку не знаю, когда выйду из дому, решил ответить Вам сейчас, тем более, что, видимо, само знакомство с работой о трехмерности пространства мало что добавит.

Отвечаю на Ваши вопросы по порядку".

Письмо дышало доброжелательностью, о чем начинающий может только мечтать. Я еще не знал, что точно так же Виктор Яковлевич относился и к "продолжающим". И решил воспользоваться его отзывчивостью.

К тому времени я прочитал также интереснейшую переписку Эренфеста с его другом А.Ф. Иоффе (изданную под редакцией В.Я.) и тоже почти ничего наводящего на след не нашел, если не считать некоего математика Бромвера, с которым Эренфест познакомился в Амстердаме в 1912 году. У меня мелькнула мысль, а не Брауэр ли был тот математик? Наичистейший математик, который примерно в те годы занимался топологическим понятием числа измерений? Как эта чистая математика могла повлиять на физика, было совершенно не ясно, но это все же лучше, чем ничего. И в следующем письме, набравшись нахальства, я спросил Виктора Яковлевича, не описка-ошибка ли имя голландского математика в книге.

Вскоре, к своему ужасу и восторгу, я получил фотокопию соответствующего письма Эренфеста.

К ужасу, потому что до того никогда не держал в руках настоящего архивного документа, в данном случае — рукопись на немецком языке. Неужели эту скоропись можно разобрать?! Я проникся почтением к огромной проделанной работе и по-новому увидел слова Герцена, которые Виктор Яковлевич взял эпи!рафом к изданию этой переписки — о том, что на письмах "запеклась кровь событий".

А восторг мой вызвало то, что слово, прочитанное как Bromver, вполне можно было прочесть и как Brouwer.

Ответил Виктор Яковлевич и на мое недоумение, как могло получиться, что Эйнштейн — главный физик пространства — не заметил работу своего близкого друга Эренфеста о главном физическом свойстве пространства: "...объяснение, скорее всего, в том, что кто-то из двух "Э" (или оба они) не придали интересующей Вас работе должного значения. Из того не следует, что Вам нужно присоединяться к этой точке зрения!"

Можно ли придумать лучшее напутствие начинающему расследователю прошлого? Ведь напутствовал один из лучших отечественных знатоков обоих замечательных "Э"! Поэтому не удивительно, что мое расследование успешно завершилось (диссертацией и книгой).

И поэтому, когда спустя три года после нашего знакомства муза истории намекнула мне, что хорошо бы это знакомство продолжить, я с радостью последовал ее совету.