Знание-сила, 2004 № 08 (926)

Но вмешательство Сталина спасло чекиста. Отсюда он уехал с отрядом московской молодежи, по рекомендации Ленина возглавив очередной "Особый отдел". Окончилась Гражданская война, начались партийные разборки, сопровождавшиеся трагическими дорожными катастрофами. Был сбит почти единственным на всю округу грузовиком друг Атарбекова, террорист с дореволюционным стажем Камо. В 1925 году при неизвестных обстоятельствах разбился и самолет с пассажирами высокого ранга, следовавшими из Тбилиси в Сухуми на встречу со Сталиным. В семье родственников Атарбекова до сих пор живет легенда о том, что эта катастрофа была подстроена, и Геворк даже выпрыгнул без парашюта, хотя неизвестно, откуда такие подробности.

До перестройки дожила его сестра Софья, она была членом партии, репрессирована в 1938, муж — в 1936 году, отец (ее и "железного Геворка") расстрелян, мать сослана. Старший сын Гарик попал в плен на Западном фронте. После победы, ожидая репатриации, он узнал, что его ждет на родине, "наутро сел на велосипед, надел берет и объявил себя испанцем. Думал, ненадолго уезжаю, опомнится Сталин... Оказалось, на всю оставшуюся жизнь". 06 этом племянник Атарбекова рассказал корреспондентам журнала "Звезда" в 1989 году, когда у нас началась перестройка.

Дмитрий Равинский

Genius loci

Городская мифология как часть городской народной культуры

Мифология города — не просто один из жанров городского фольклора и рассказы о происшествиях чрезвычайных ("а в гастрономе номер 8 продавали сосиски из человечьего мяса"), исторические анекдоты, привязанные к какому-то городу или дому. Это одно из измерений городской культуры, далеко не исчерпываемое текстами и нередко вообще не формулируемое, это особый тип восприятия города, его "переживания", а разного рода "городские легенды" — лишь проявление, словесное закрепление такого восприятия в словах.

По-видимому, впервые отчетливо сказала об этом англичанка Вернон Ли в своей знаменитой книге "Италия. Genius loci.": "У некоторых из нас места и местности (...) становятся предметом горячего и чрезвычайно интимного чувства. Совершенно независимо от их обитателей и от их писанной истории они действуют на нас как живые существа, и мы вступаем с ними в самую глубокую и удовлетворяющую нас дружбу".

Живые города

"Город — это суммарный итог непрерывной творческой деятельности каждого из живущих в нем, — пишет Топоров, — это материализованный творческий порыв, проявляющийся в его наиболее полном, присущем каждому человеку содержании. Самый последний бродяга, не имеющий своего угла, является таким же творцом Города, как и прослаатенный архитектор, застроивший его великолепными дворцами. Разница лишь в "материале", в котором находит воплощение творческий порыв их жизни". Фольклорные тексты Топоров рассматривает не как рассказы жителей о городе, а как рассказы самого города о себе.

Городская мифология — своего рода культурная игра, своеобразный диалог, происходящий между городом и его обитателями. Классический пример — беседы, которые вел с петербургскими домами герой "Белых ночей" Достоевского, причем инициатива в диалоге принадлежала именно домам.

Горожанину необходимо мифологизировать городское пространство, чтобы "приручить" среду своего обитания, внести "человеческое измерение" в городской мир. Обычно как "античеловеческое" выступает "массовое", "стандартное".

В Советской России особое значение приобрело противопоставление "нового" и "старого", понимаемое еще и как "официальное" — "неофициальное", "навязанное" — "свое" и даже "ложное" — "настоящее". Не зря в антиутопиях о тоталитарном грядущем появляется образ "Старого дома", через который герой пытается выйти из- под всеохватывающего контроля. Городская мифология всегда неофициальна, несмотря на многочисленные попытки создать официальные легенды этого рода. Излюбленный мотив городской мифологии — "переосмысление" официальных сооружений.

Всякий — или почти всякий — город насыщен культурными ассоциациями, что придает ему "дополнительное измерение". Это может относиться даже к недавно возникшим городам, рабочим поселкам при заводах: и там есть "плохие места", и там бродят рассказы о пропавших людях.

Вокруг "старой" и "новой" семиотических систем города возникает интересная игра. Например, всякая власть стремится создавать новые святилища на месте прежних: памятник Ленину в Московском Кремле — на месте памятника Александру Второму, памятник Ленину в Костроме — на месте памятника Ивану Сусанину (даже пьедестал прежний) и так далее.

Карта сакральных городских мест остается как бы неизменной, будто именно этим местам и следует оставаться священными.

Нехорошее место