Физическое убийство Павла совершалось в течение полутора часов. Запущенная после Первого марта клевета убивает его уже третью сотню лет. И только теперь, в начале XXI века, имея доступ ко всем материалам екатерининской и павловской эпох, я утверждаю: больше половины написанного о Павле в XIX и первой половине XX века — ложь! Причем ложь эта даже не всегда негативна; часто пишут веши cyiy6o положительные, но — словно бы о другом человеке.
К сожалению, этот тон задала еще его мать, Екатерина. Ее знаменитые "Записки" — не более чем жалобы одинокой, нелюбимой и глубоко обиженной женщины. В них содержится, например, множество намеков и недомолвок уже по поводу самого происхождения наследника, но нет даже упоминания фактов, хорошо тогда известных при дворе. Вот совсем простой. Двух- — трехлетний Павел представлял собой точную копию своей родной бабушки — Анны Петровны (старшей дочери Петра Первого и матери Петра III). Обе "парсуны" (портреты. — Авт.) бабушки и внука в трехлетием возрасте висели у Елизаветы Петровны в кабинете; императрица часто меняла их местами, развлекаясь тем, что предлагала новому гостю отгадать, кто есть кто. Поступала она так не оттого, что в чем-то сомневалась, а оттого, что очень надеялась, что "Пуничка" (ласковое прозвище, данное ею внуку) унаследует от Анны Петровны ее "сурьезность и государственную обстоятельность в делах", которую, как мы теперь знаем, угадал в старшей дочери еще ее отец Петр Первый. К тому же трепетная бабушка Елизавета немножко переживала из-за носа-пуговки внука и, глядя на портрет сестры, говорила, вот, мол, и у Аннушки был такой же, да после "от любопытства, видать, наперед выскокнул и хорошеньким стал".
Нос у Павла так и остался курносым (как, впрочем, и у самой Елизаветы Петровны), зато любопытство и пытливый ум он от обеих бабушек унаследовал в полной мере.
Несколько слов стоит сказать и непосредственно о самом рождении Павла.
Не нужно заблуждаться: XVIII век отнюдь не был так уж развратен, как его представляют в вульгарной литературе. До Великой Французской революции, во всяком случае, это был "век традиций". И если при дворе последних трех Людовиков "секс" был продолжением античной традиции, то есть своего рода полезным физическим упражнением, обставленным с истинно галльским изяществом, то при дворе русском сохранялись иные установки и правила (отсюда и явное тяготение русских императриц к бракам со своими возлюбленными). При русском дворе не столько грешили, сколько "и1рали в ipex", подражая Версалю, то есть "махались" (флиртовали), а писучие французские диатоматы, вроде Корберона, перетолковывали все на свой лад.
Я бы определила русский двор Екатерины, как нечто среднее между Трианоном (резиденцией французской королевы Марии Антуанетты) и Сан-Суси — двором Фридриха Второго, учитывая, что сам король оставил свою супругу девственницей, демонстративно сохраняя верность первой возлюбленной, на которой ему не позволено было жениться.
Нужно принимать во внимание и такой факт: при Елизавете Петровне Малый двор (фрейлины и камер-юнкеры наследника и его супруги) был "растворен" в Большом дворе (при Екатерине Малый двор отделится и заимеет собственные резиденции в Павловске и Гатчине), и все нюансы отношений молодежи тут же становились заметны всем, тем более такой любопытной особе, как Елизавета. Императрица, сама не имея детей, была особенно озабочена продолжением рода Романовых и с самого начала взяла великокняжескую чету, что называется, "под контроль". Проблема состояла в том, чтобы склонить Петра Федоровича на несложную операцию (по типу обрезания), которая устранила бы его физический дефект. Когда операция наконец была сделана, Екатерина начала беременеть каждые три месяца, но несколько раз выкидывала, поскольку чрезвычайно увлекалась тогда верховой ездой. И только когда спохватившаяся свекровь запретила ей ездить на охоту, Екатерина благополучно выносила Павла (родившегося несколько ослабленным из-за недавних частых выкидышей матери). Затем история повторилась: несколько очередных выкидышей, запрет "скакать с утра до ночи" и рождение дочери Анны (девочка умерла трех лет).
Все это, впрочем, историкам хорошо известно, просто не нашло еще отражения в беллетристике.
До пяти лет, когда, как считают психологи, и закладывается в человека его суть, на Павла по-настоящему и своеобразно влияли трое: сама Елизавета, державшая внука в уютном мирке, населенном героями русских сказок и песен (к сожалению, и суевериями), молодой фаворит Иван Шувалов, открывший ему мир европейского рыцарства, и отец Петр Федорович, который превосходно играл на нескольких музыкальных инструментах (а не пиликал на скрипке назло жене Екатерине, которой, по ее же собственному признанию, "медведь на ухо наступил"!) Петр III сочинял собственную музыку к рыцарским балладам и пел их сыну, а еще приучал его к общению с животными, которых очень любил.