Знание-сила, 2004 № 09 (927)

Описывая свои переживания по поводу предстоящих родов, современные женщины, как ни странно, часто используют метафору, которая предельно точно воспроизводит форму архаического обряда инициации: посвящаемого проглатывает чудовище (Пропп). Это еще одно свидетельство того, что и современное сознание воспринимает внутреннюю сущность родов как обряд инициации: "Первый раз представление о родах было такое, как будто бы я, как жертва несчастная, в пасть к Ваалу по конвейеру качусь. Я почему говорю — конвейер, потому что именно как на дорожке — я могу не делать никакого движения, но меня все равно тащит и влечет. Это еще от неизвестности, там. Мне мерещилось, что-то там такое было. Но я старалась просто об этом не думать. И все эти заботы конечно тоже — я думала — господи, это значит привязан, много всяких мыслей было. Но и сам процесс родов — тоже он. Я помню, что как подумаю — сразу какая-то такая зубастая харя мерещилась. Не то чтобы я представляла себе зубастую рожу, а вот этот вот в глубине какой- то образ сразу всплывал — нечеткий, страшный. Именно вид какой-то темной пасти с огнем в глубине этой пасти, и что я туда провалюсь и не знаю, что там будет — может, даже помру. Но я просто старалась об этом не думать. Но все равно же так или иначе эти мысли приходят, и чем дальше, тем... Единственное, что я понимала — что не я первая, не я последняя, и не отвертишься — это не рассосется само, неизбежно. А второй раз я, конечно, боялась, но боялась уже совершенно определенного — что больно будет там это и еще раз".

В современном родильном обряде посвятителями женщины в таинство материнства, единственными носителями знания оказываются медики. Именно они конструируют картину происходящих событий и внушают ее как каждой отдельной пациентке, так и обществу в целом.

Эта "медицинская педагогика" становится возможной именно потому, что женщина на время как бы утрачивает возраст, опыт, знания, то есть превращается в бессмысленного ребенка, который ничего не знает и не умеет делать, "не умеет себя вести". Тем не менее никто не собирается "научить" ее рожать, объяснить ей, "как это делается". Предполагается полная монополия врачей на любую информацию, связанную с "авторитетным знанием". В некоторых случаях медики сопровождают происходящие события и свои действия объяснениями, комментариями, но неизменно в адаптированной "до уровня понимания профанов" форме: "У ребенка была жуткая гематома, потому что он стукнулся об нее внутри. Врачи говорили, что он как бы стукнулся башкой об забор". Попытки женщин вникнуть в ситуацию тут же пресекаются: "Я сразу спросила врача, к которому меня отправили по знакомству, что они собираются со мной делать. На это последовал лаконичный ответ, который мне не раз еще пришлось потом слышать: "Будем лечить". — "Как?" — "Нашими средствами"... Врач, восточная женщина Ирма Константиновна, меня осмотрела и тоже сказала: "Будем лечить". На вопрос: "Как?" она раздраженно спросила: "А вы что — медик?" "Но за всю свою жизнь я, когда спрашиваю, какое лекарство мне дают, отвечают обычно грубо. И я уже просто стала плохо больницы переносить, я уже старалась просто не спрашивать". "В послеродовом отделении первая врач мне очень не понравилась, потому что, когда начинаешь что-то спрашивать, она говорит: "На глупые вопросы я не отвечаю!"

Точно так же в традиционной русской культуре монополия на "авторитетное знание" о родах принадлежала повивальным бабкам: "Поставила. "Вставай вот так". Встала, она дак начала вот так гладить, гладить, там поясница. И потом как крыкнула, рот открыла А я как дура: "Бабушка, што такое?" — "Тфу, тфу, тфу" — начала плевать. Бабушка начала плевать. "Тфу, тфу — молчи ты ради бога, што таково. А всё, што надо, то и есть" <...> А што она в тазик склала, там не знаю я, што. Там токо водичцку вот я видела, а што уже там в той водичцке, я не знаю" (Власкина, запись 1996 года).

Узнавание "тайны" должно происходить на некоем мистическом уровне. Тогда становится понятным, почему советы и предписания даются медиками не прямо, а опосредованно — в форме угрозы, упрека, инвективы. Здесь избегают прямого называния, действует табу на имя, обо всем предпочитают говорить описательно. Такого рода иносказание характерно для традиционного обряда. С этой точки зрения показателен общепринятый эвфемистизм — команда, которой женщину призывают к родам: "Давай". "И я все время, пока сидела и ждала, пока меня примут, слышала такие крики: "Давай-давай-лавай-давай-давай! Давай-давай-давай-давай-давай! А парень один кричал: "Давай- давай-давай-давай-давай!", когда у меня схватка начиналась. Я плохо давала, конечно".