Освободившийся от глубоких, смертельно всерьез принимаемых традиций и «вертикальных» смыслов («горизонтальные» типа связей с социумом смыслы еще как-то работают, и то хорошо), человек — снова в начале долгого детства. Он снова мастерит своих идолов из пластилина, спичек, конфетных оберток и прячет их между заветных корней одному ему известных деревьев. Но означают они, в сущности, то же самое, что века подряд означали роскошные храмы, превратившиеся затем в памятники архитектуры и в предметы туристского отпускного любопытства. В обертке с пластилином теперь может оказаться куда больше смысла. Правда, и здесь ничего не гарантировано. Все — на свой страх и риск.
«Черное время» после праздника — как переселение из дома в дом. Проходим через улицу, где холодно и ветрено.
Человек в Хаосе мира строит себе защищающие Дома из традиций, обыкновений, ритуалов, условностей и живет на два дома — в буднях и в празднике. Это — дома с разными укладами, но оба они — дома. Наличие обоих, даже если и тот, и другой в процессе вырождения постградиционной культуры стали представлять собой нечто очень плоское, типа в будни — рутина, а в праздник — выспаться, наесться-напиться и смотреть телевизор, создают объемность переживания мира.
Праздник «переключает» человека, дает ему возможность — скорее, даже заставляет его — взглянуть на свои будничные состояния и занятия извне. Тем уютнее кажется «новый» дом, когда мы в него окончательно переселимся и обживем его, когда новый-старый порядок, от которого мы успели отвыкнуть, снова станет нас поддерживать. Праздник — обретение других возможностей самих себя. И понимания того, что и они преходящи и частичны.
Поэтому даже сейчас важно и войти в праздник, и покинуть его — и испытать неуют, незащищенность без него, чтобы тем острее пережить новый уют и новую защищенность будней.
«Черное время» — вот уж действительно тень, которую праздник отбрасывает позади себя, — нормальная реакция на утрату уходящего с праздником Значительного, очередной раз не давшегося в руки, или хотя бы чувства возможности его. W эту утрату тоже следует прожить в полной мере. От нее нельзя отворачиваться. То есть отвернуться-то можно, но тогда мы не поймем ее собственных, несомненных, ничем не заменимых смыслов.
Праздник и должен обманывать ожидания: в этом, если угодно, одна из очень важных его правд. Оборвавшись в послепраздничную пустоту, он и должен давать нам понять, что не нашли мы окончательного смысла своего существования, что не получилось у нас желанного обновления, что наши тропы, как бы они ни были нам милы и удобны, — действительно глухие, кривые и окольные. Надо продолжать поиски.
Праздник — резервуар инаковости. Вернее, такой — пустой, — который инаковостью можно наполнить. Теперь уже какой хочешь: традиция ничего всерьез и не требует. Но тем ситуация требовательнее: то, что раньше обеспечивала традиция, человек должен устроить себе самостоятельно. Не потому, что самостоятельно лучше (это еще не факт). А просто потому, что, увы, нет другого выхода.
Во всем мире
Видно, на Земле уже не осталось места, не загаженного туристами.
Даже Эверест, на который не так-то просто забраться, завален мусором и отходами «жизнедеятельности» альпинистов. Японские защитники природы, откликнувшись на призыв путешественника Кена Ногучи, снарядили экспедицию альпинистов-чистилыциков. Результаты акции впечатляют. За четыре года непосильного труда они собрали 8 тонн мусора и 423 кислородных баллона. Весь этот хлам Кен Ногучи выставил на всеобщее обозрение в витрине японского магазина Ginzaz Sony Plaza.
Все больше французов — работников умственного труда — жалуются на депрессию, вызванную бессонницей. Таковы последствия лихорадочного образа жизни, который ведут интеллектуалы этой страны, экономя вечно дефицитное время за счет сна. В результате хроническую усталость французы считают едва ли не главным вызовом современного общества, против которого бессильно снотворное. И это притом, что рабочая неделя во Франции — одна из самых коротких в мире: 35 часов!
Многие представители интеллигенции считают, что мода на трудоголиков пришла в результате глобализации из англосаксонских стран, где, по мнению французов, люди гораздо меньше пользуются повседневными радостями жизни и больше выкладываются на работе.
Как бороться с этим синдромом? Хотя бы немного спать после обеда, то есть вспомнить о старой доброй сиесте, которая и сегодня распространена в Испании, а также в некоторых районах других южноевропейских стран, советуют врачи.