Знание-сила, 2005 № 01 (931)

Но это штрихи к картине, а картина заключается в том, что русские отступали, несли потери, но операцию не проигрывали. Более того, когда продолжалось сыпингайское стояние, благодаря работе байкальской ветки удалось резко увеличить численность армии. Можно считать, что под Сыпингаем русская армия превышала 500 тысяч, начав войну со ста. С известной точки зрения можно сказать, что война только начиналась. Пожалуй, это первое, почему мы не можем назвать ее полноценной войной.

Теперь, почему это не было поражением. Япония, исчерпав запас резервистов и наделав огромные долги, не в состоянии была вести войну дальше. Ее военная промышленность, находившаяся тогда в зачаточном состоянии, не давала ей возможности развертывать производство снаряжения и боеприпасов в больших количествах. У России же все эти возможности были, и сдерживались они только транспортными коридорами.

В результате стояния в центре Маньчжурии японцы пришли к выводу; что войну надо кончать. Важно отметить, что все военные действия велись в южной Маньчжурии, и Мукден это — южная Маньчжурия, и Сьгпингай тоже, и по негласному соглашению сферы влияния были разделены таким образом, что южная Маньчжурия отходила в сферу влияния Японии, а северная все равно оставалась в зоне влияния России.

Теперь с русской стороны. Война не была проиграна, потому что, по существу, началась Маньчжурская операция, которая могла перерасти в более крупные военные действия, но не переросла. Потому во-первых, что у японцев не было сил действовать одновременно на мукденском направлении и, например, на владивостокском, то есть двинуть какой-то сильный отряд на север, чего русские очень боялись. А у России были возможности расширить театр военных действий. Для того чтобы им перейти к большой войне, нужно было только время.

Но... у России этого времени тоже не было, потому что, начиная с 1904 года, в России начались гражданские и военные беспорядки.

В. Вересаев «На войне»

Из воспоминаний

На позициях были холод, лишения. Настроение армии было мрачное и угрюмое. В победу мало кто верил.

Солдаты только и жили, что ожиданием мира. Ожидание было страстное, напряженное, с какою-то почти мистическою верою в близость этого желанного, все не приходящего «замирения».

Как будто нигде ни на что не стало хозяина. Мое сделалось чужим, чужое — моим. Чуть опрокидывалась повозка, солдаты бросались ее грабить. Повсюду появились люди- шакалы, вынюхивавшие добычу. И пропадал стыд.

Невероятное оказывалось верным: грозный флот, который так восхваляли, веру в который так усиленно старались вселить в армию, флот этот, словно игрушечный, разлетелся в куски под дальнобойными орудиями Того, не принесший японцам никакого вреда. Оказывалось, балтийская эскадра была новою огромною глиняною пушкою, которая только должна была пугать японцев своим видом.

Отчаяние, ужас, негодование царили в армии. Как все это могло случиться?

Настроение солдат становилось все грознее. Вспыхнул бунт во Владивостоке, матросы сожгли и разграбили город, ждали бунта в Харбине... В праздники, когда все были пьяны, чувствовалось, что довольно одной искры — и пойдет всеобщая, бессмысленная резня. Ощущение было жуткое.