Знание-сила, 2005 № 01 (931)

Сближение времен усматривается и в том, как Ленин в стремлении открыть свою собственную эру плагиатствует, полагая, что никто не заметит, как он стыкует те же самые слова - последнее слою умирающего на кресте Христа — свершилось! — делает своим первым, как бы плавно переводя одну эру в другую: «Революция, о которой так долго говорили большевики, свершилась!» Но на этом плагиат не кончается — в основу своих программ-уставов и морального кодекса большевистско советская партия положила десять библейских заповедей, дополнительные указания Второзакония и некоторые другие установки. Словом, обокрали Тору. Начинали с идейного воровства, а кончили зверствами, теоретически их обосновывая, что не всегда заметно на первый взгляд, — из советских энциклопедий исчезли такие слова, как доброта и милосердие. Вспомним слова капитана Жеглова из фильма «Место встречи изменить нельзя»: «Милосердие — поповское слово!»

К плагиату можно отнести и такой основополагающий в сталинском терроре термин, как враг народа, — это из лексики Парижской коммуны.

Иерусалим

Плата за трусость

Ленинград вымер голодной смертью в блокаду из-за того, что Сталин убил одного умного еврея. Вообще-то он убил их огромное множество, но этот конкретный еврей должен был стать спасителем сотен тысяч ленинградцев. Разумеется, Сталин лично их не расстреливал, это делали его подручные — те самые пилаты, о которых идет речь, — он создал пилатчину, на которой держалась его империя.

Так вот, Провидению было угодно, чтобы тайное и на этот раз стало явным. Избрав своим глашатаем меня, оно сохранило мою жизнь во Второй мировой войне — из нашей коммуналки на фронт ушли пять мальчиков, вернулся я один. Сохранило оно жизнь и еще одному человеку в этой цепочке памяти — моему другу Иосифу Шамису.

Памятная доска на резиденции Пилата

За Львиными воротами справа - резиденция Пилата, отсюда вдаль уходит ВиаДолороза - крестный путь Иисуса

Иосиф был сослуживцем моей мамы еще в довоенные годы — они работали в одной организации, носившей название «Комитет заготовок при Совете Народных Комиссаров СССР». Инженер-строитель, он возводил элеваторы и прочие «закрома Родины». В 1938 году его арестовали, дали «срок» и этапировали в Норильск, откуда он вернулся в Москву только после смерти Сталина.

Разыскивая старых друзей, он пришел и в наш дом и потом стал часто у нас бывать. И вот через много лет, уже в середине восьмидесятых, я стал расспрашивать его о «подробностях»

— как арестовывали, как допрашивали, как перевозили, — мне нужны были детали в связи с одной книгой о Булгакове, в которой я заподозрил ловкие подтасовки, а вернее сказать

— вранье. И однажды, как бы между делом, не относящимся к нашей беседе впрямую, Иосиф рассказал мне об одном совещании у председателя Комитета заготовок, на котором, собрав специально инженеров-строителей, Клейнер — он был председателем комитета — сказал: «Думайте о Ленинграде — если начнется война, то через несколько дней город останется без хлеба, поэтому нужно срочно спроектировать и построить подземные зернохранилища». Ему возразили, что там сплошная вода и это неосуществимо. «Почему же неосуществимо? — сказал он. — Еще при царе на Фонтанке сделали подземные склады, и они не протекли до сих пор. Так что — начинайте немедленно»...

Это был 1936 год, до войны оставалось пять лет, и времени на выполнение этого задания хватило бы. Но в 1937 году Клейнер был расстрелян, все участники совещания были арестованы, проект Клейнера отброшен как вредительский, и больше о нем не вспоминали. А уже в самом начале войны при воздушном налете сгорели Бадаевские склады, и город остался без продовольствия.

Фамилия «Клейнер» была мне знакома —детская память цепка, а на каком-то торжественном собрании сотрудников комитета, на которое мама меня взяла с собой, я увидел этого человека — он сидел на сцене в президиуме, одет был, как все большое начальство в ту пору, — гимнастерка под ремень, галифе, сапоги, а на гимнастерке сверкал новенький орден Ленина — по тем временам большая редкость, вероятно, потому это так и врезалось в мою память.

Вскоре после этой нашей беседы Иосиф Шамис уехал вслед за своими потомками в Америку, где через несколько лет ушел на вечный покой в Нью-Йорке, там и похоронен.