Знание-сила, 2005 № 01 (931)

А вот один из героев самого романа — кот Бегемот — решительно возражает ей: «Совершенно ясна.. Теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь...» И это после слов Воланда о теме романа... Но к этим словам Воланда, как и к «Славному морю», мы еще вернемся, а пока займемся рассмотрением другого вопроса: кто главный герой этого произведения или, как выразится Бегемот, — опуса? Впрочем, дабы не смущать строгих читателей, можно сказать не герой, а антигерой, словом — Главный персонаж. А герой этот — Пилат!

Но позвольте, могут возразить мне, имя Пилата появляется только во второй главе... Так-то оно так, только первая глава, по существу, есть не что иное, как увертюра к роману, — в ней намечаются все главные «мелодии». И первая глава плавно перетекает во вторую фразой, в конце которой прозвучит имя главного героя: «Прокуратор Иудеи Понтий Пилат»... Фразу эту подхватывает Мастер устами Воланда, пересказывающего роман Мастера, его «первую треть»... и заканчивает словами; «прокуратор Иудеи Понтий Пилат». А далее это имя как эстафетная палочка передается от автора-Булгакова Мастеру и обратно и так до самого конца «основного» романа. В «московских сценах», где Пилату в общем-то было бы и делать нечего, он все время «пугается под ногами»: Иванушка говорит, что попал в психушку именно из-за него, хотя в принципе он попал туда из-за Воланда; то же утверждает и Мастер, и даже профессор Стравинский произносит сакраментальную фразу: «Далее последует Понтий Пилат» и советует: «и старайгссь поменьше думать о Понтии Пилате...» Словом, Пилат и в романе Мастера, и в романе «основном», то есть самого Булгакова, становится персонажем, поминаемым на каждом шагу. Да и сам роман Мастера, который тот называет романом о Понтий Пилате, тоже, по существу, эстафетная палочка, которую Воланд передает Ивану, «читающему» свой «этап» во сне, а Иван — Маргарите, у которой чудом сохранилась последняя, не успевшая сгореть тетрадь, да и то не полностью.

«Древние главы» — это же роман Мастера, но слова «роман Мастера» нс следует понимать буквально, он ведь в «общем романе» никак не обособлен, а органично в него вплетен. И вообще разобраться, где Мастер, а где сам Булгаков, не представляется возможным. Рассмотрим «пилатский рефрен», проходящий через весь роман. Как мы уже отметили, вхождение героя означено словами «прокуратор Иудеи Понтий Пилат», а рассказывая Иванушке о своей работе, Мастер утверждает, «что последними словами романа будут: «Пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат». Но глава 26-я, завершающая роман Мастера, кончается словами «Пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат», то есть это не концовка, в ней отсутствует слово «всадник». А вот глава 32-я, которой оканчивается роман самого Булгакова, то есть целиком, первоначально была заключена обещанной Мастером формулой: «Пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат». Потом Булгаков снял концовку этой главы и написал эпилог, куца и перенес в неприкосновенности эту формулу. Правда, потом Елена Сергеевна восстановила конец 32-й главы, и рефрен повторился в книге не три раза, как наметил Булгаков (традиционное в русской литературе утроение образов, ключевых фраз и т.п.), а четыре. Так чья же в конце концов формула венчает все произведение — Мастера или самого Булгакова?

В издании «Мастера и Маргариты» 1973 года (М., Худлит) редактор (или редакторы) по своему произволу изменил последнюю фразу, и вместо «Понтии Пилат» появился «Понтийский Пилагг» — видимо, это им показалось «красивше». Но у автора не было желания «приподнимать» прокуратора Иудеи, и он оставил Понтийского только в одном месте — там, где Пилат пытается застращать Кайфу; «Это я говорю тебе, Пилат Понтайский, всадник Золотое Копье!»

Таким образом, Мастер не отграничен от самого Булгакова даже формально — они слиты, как сиамские близнецы, не подлежащие разделению, и через Мастера все время просвечивает Булгаков, как через соткавшегося из знойного воздуха Коровьева, «сквозь которого видно».

Истоки романа

«Мастер», а вернее, то, что тогда рождалось под другими названиями, «начат пером» был в 1928 (так утверждает Л. Белозерская) или 29-м году, и в нем сразу же появились и прошли через все последующие редакции две переплетенные между собой линии — линия Сатаны Воланда и линия Пилата. Эта основополагающая тема была подсказана писателю самой окружающей его действительностью. И, как мне кажется, важной отправной точкой послужила опубликованная в газетах в 1927 году беседа Сталина с иностранными рабочими делегациями. Так вот, французские рабочие (отметим попутно, что во Франции жили эмигрантами два брата Михаила Афанасьевича) задали Сталину весьма неприятный вопрос: «Судебные права ГПУ, разбор дел без свидетелей, без защитников, тайные аресты. Так как эти меры трудно допускаются французским общественным мнением, то было бы интересно знать их обоснование. Предполагается ли их изменение или прекращение?»