Знание-сила, 2005 № 06 (936)

А во-вторых — и здесь пьеса чуть было не соскользнула с намеченного пути. — в тюрьму приводят нового арестанта, несостоятельного должника, юриста и литератора Джованни Герардо да Прато. Тот не знаком с Грассо и не связан с компанией Брунеллески, но жалобы узника, не понимающего, как он превратился в другого человека, кажутся ему любопытными. Он слушает, понимает и... включается в игру, объясняя Грассо на примерах из Апулея и Гомера, что подобные превращения вполне возможны.

Грассо смиряется. А что делать? По воле сценариста у него достаточно времени, чтобы поразмыслить над тем, что так неожиданно изменило его жизнь. О чем же думает резчик и инкрустатор Грассо, сидя в долговой тюрьме Флоренции? Теологический смысл происшедшего вряд ли долго занимает его. Вероятнее предположить, что заботят его вполне земные вопросы: имущественные (кому теперь принадлежит дом?), профессиональные (сохранилось ли за ним его умение или придется осваивать ремесло Маттео?), семейные, юридические.

Между тем наступает второй акт. В тюрьму приходят два брата Маттео, заранее наученные и проинструктированные Брунеллески. Пристыдив Грассо, они вносят деньги в тюремную кассу, а затем, дождавшись темноты, чтобы не пришлось стыдиться перед знакомыми, уводят его в дом Маттео, на другой берег Арно. Там Грассо (или Маттео?) засыпает, а проснувшись, обнаруживает себя в своей постели, в собственном доме, в самом центре Флоренции, возле собора Санта Мария дель Фьоре, над которым спустя четверть века вознесется величественный купол, спроектированный и построенный его хорошим приятелем и одаренным архитектором, любимцем Флоренции, человеком исключительно талантливым во всех отношениях, Филиппо Брунеллески.

Обе скульптуры работы Донателло. Не верьте серьезному виду святого Георгия, дух эпохи точнее передает шаловливый Афис

Грассо не подозревает, что его, опоенного снотворным, принесли в дом шестеро приятелей во главе с Филиппо. Он оглядывается по сторонам, обнаруживая, что лежит, против обыкновения, ногами к изголовью и что все веши переставлены со своих мест. Тут являются братья Маттео с намерением поведать новость: их братец накануне вообразил себя резчиком Грассо и пытался уверить в этом не только частных людей вроде молодого скульптора Донателло, но даже судебного пристава! Бедный резчик открывает новые глубины своего вчерашнего бедствия. Он-то полагал, что превратился в Маттео примерно так же, как герой Апулея — в осла. Но выясняется, что вчера в тюрьме был не Грассо, превратившийся в Маттео, а Маттео, лишь притворявшийся Грассо. Где же был сам Грассо?

В поисках ответа он выходит на улицу и тут же встречает — кого бы вы думали? — прогуливающихся Брунеллески и Донателло. «Говорят, вчера Маттео пытался выдать себя за Грассо, чтобы скрыться от кредитора...» С любезными улыбками они преподносят Грассо его собственную историю в том виде, как она уже обсуждается всей Флоренцией. Мало того, на площади наконец- то появляется тот, чье имя со вчерашнего дня не дает покоя нашему страдальцу — сам Маттео. Брунеллески. по правде говоря, не планировал сталкивать героев лицом к лицу, и эта встреча — результат случайности и тесноты флорентийских улиц, где трудно разойтись двум пешеходам. И что же? Не посвященный в детали, но по городским слухам угадавший, что к чему, Маттео с ходу включается в спектакль. В его версии превращение коснулось обоих: он весь вчерашний день был Грассо, а Грассо — Маттео, и одному Богу известно, каким образом им удалось поменяться душами!..

Донателло. Статуя пророка Аввакума 1423-1425, Собор Санта Мария дель Фьоре, Флоренция

Мастер и жертва

Для художества не требуется, чтобы художник хорошо поступал, но чтобы сработав хорошее изделие.

Фома Аквинский

Шутка удалась — лучшего и желать нельзя. Через несколько дней компания собирается вновь, чтобы обсудить розыгрыш и в полной мере насладиться успехом. Приглашаются все участники: и те, кто был внутри замысла с самого начала, как братья Матгео или человек, исполнявший роль пристава, и те, кто вошел в него по ходу действия, как Джованни Герардо да Прато. Раз за разом обсуждается превращение Грассо, смакуются детали: как резчик чуть не подрался с приставом, как, пытаясь заставить Ручеллаи узнать его, поворачивался то одним, то другим боком, а тот, давясь смехом, делал невозмутимое лицо и не желал признать в Грассо — Грассо. И наконец, — вот кульминация! — как он, освобожденный из тюрьмы, первый раз сам произнес слова, утверждающие полную и безоговорочную капитуляцию правды жизни перед правдой искусства: «Я — Маттео».