Знание-сила, 2005 № 11 (941)

Для чистого физика-теоретика вопрос о независимости тут, действительно, может показаться исчерпанным. Однако для опытного историка советской физики такой ответ слишком теоретичен. А ответ, основанный на историческом опыте, кроме прочего, позволяет понять загадочный факт, отмеченный в конце статьи Герштейна: «Дмитрий Дмитриевич оказался изолированным от академической науки» из-за его ссоры «с большинством друзей молодости, в том числе с Таммом, Фоком и в особенности с Ландау, с которым они стали непримиримыми врагами».

Начну с того, что упомянутые статьи — это письма в редакцию британского журнала «Nature», помещенные на одной странице, одно за другим: сначала — письмо Тамма, затем — Иваненко. Удивительная синхронность и странная независимость. Если авторы писем совместно, дружески обсуждали идею, к которой пришли независимо, и одновременно прислали свои письма в редакцию, почему они не написали одно совместное письмо за двумя подписями? История теоретической физики других подобных случаев не знает.

А что об этом редком событии известно от самих его участников?

В 1982 году, к юбилею «50 лет современной ядерной физике», составитель одноименного сборника Д. Иваненко представил свою версию:

В. Гейзенберг и Н. Бор

«Мы с И.Е. Таммом попытались подойти к проблеме ядерных сил не феноменологически, а отыскивая соответствующие поля или частицы, реализующие взаимодействие... Идея создания теории ядерных сил на базе теории бета-распада укрепилась в беседах с И. Е. Таммом, который пришел примерно к таким же соображениям. Следует указать, что новизна подхода заставила нас несколько задержать публикацию, чтобы обсудить эти проблемы на конференции по теоретической физике в Харькове».

К моменту издания этого сборника Тамма уже десять лет не было в живых, а сам он не удосужился написать что-либо по поводу своей работы 1934 года, которую считал самым сильным (!) своим результатом. Но его версию событий воспроизвел в очерке о Тамме его ученик Евгений Фейнберг:

«Внутреннее сознание достижения трудной цеди было тем, что давало ему [Тамму] удовлетворение, а внешние свидетельства признания успеха были лишь приятным дополнением. Поэтому невозможно вспомнить ни одного случая, когда он хотя бы весьма умеренно высказал свои претензии по поводу того, что другой использовал его идею или не сослался на его работу там, где это следовало сделать. Между тем подобные претензии и обиды, к сожалению, весьма распространенное явление. Некоторые заражены ими как тяжелой болезнью».

Отношение Тамма к «проблеме» приоритета раскрывается, например, в одном эпизоде, о котором стоит рассказать. В начале 30-х годов ему пришла в голову идея, которую он и осуществил, сделав прекрасную работу, оказавшую большое влияние на последующее развитие теории вопроса. Он выполнил исследование — сложнейшие вычисления — во время одной конференции, работая, почти как всегда, по ночам. Когда все было сделано, то оказалось, что конечная формула не оправдала первоначальной надежды на количественное описание явления. Тем не менее, как сказано, работа оказалась важной, и Тамм приготовил краткое сообщение для публикации в журнале.

В этот момент один молодой теоретик, который каждое утро заходил к нему в гостиницу узнать, как продвинулась работа за ночь, обратился к нему с вопросом: «Не будет ли возражений, если он тоже пошлет письмо в журнал? Мы ведь много раз обсуждали вопрос вместе». Тамм удивился, но не смог ответить отказом. Так и вышло, что одновременно были опубликованы заметка Игоря Евгеньевича, содержащая, кроме четкой физической постановки вопроса, окончательную формулу и отрицательный вывод из нее, и рядом — письмо в редакцию этого молодого теоретика, содержащее только общие соображения, «идею», но давшее ему тем не менее впоследствии сомнительное основание требовать, чтобы его имя, как соавтора всей теории, всегда упоминалось рядом с именем Тамма.

И. Е. Тамм