Знание-сила, 2006 № 01 (943)

Мальчики, "которые, пустясь в пятнадцать лет на воле", они и были теми, кому нужны были настоящие книги. Они, "по детскости своей", еще не нашли ответов на важнейшие вопросы — и задавали их; а по взрослости — думали сильно, вопросы задавали настоящие и книжки искали не для отдохновения и щекотания нервов.

Ну как тут не появиться Пушкину!

Равнодушное, усталое, все знающее или (что одно и то же) ничего нс желающее знать общество для литературы страшнее семнадцати николаевских цензур. Последние стремятся свалить исполинов, но при равнодушии гиганты вовсе не родятся на свет. Но довольно об этом. Война не кончилась...

Матвей: Лютцен. Бауцен, Пирн, Кульм (рана в ногу, два ордена), Лейпциг, Париж.

Сергей: Лютцен (Владимир IV степени с бантом). Бауцен (произведен в штабс-капитаны), Лейпциг (в капитаны), затем состоит при генерале Раевском и участвует в битвах 1814 года: Провен, Арси-сюр-Об, Фершампенуаз — Париж (Анна II класса).

Братья-победители: гвардии прапорщик Матвей — неполных двадцати одного года; Сергей — семнадцатилетний капитан (позже, когда перейдет в гвардию, снизится на два чина и будет гвардии поручик).

В конце марта 1814 в Париже собралась едва ли не половина будущих декабристов — от прапорщика Матвея Муравьева-Апостола до генерал- майоров Орлова и Фонвизина; одних Муравьевых — шесть человек. Первый "съезд" первых революционеров задолго до того, как они стали таковыми.

Кажется, только вчера был пансионат, уроки, куклы с младшими сест- ' рами. И вдруг из детства — в зрелость. Отрочество и юность пройдены ускоренно, как офицерские чины после каждой крупной битвы.

Затем 1814 - 1825, как мало арифметически и как много исторически!

Только что в походе на Париж царь был во главе их, и вот он — первый враг, и молодые офицеры понимают, что это они призваны принести себя в жертву для того, чтобы их стране и народу было лучше. Братья Сергей и Матвей — в числе первых членов первых обществ. Это были очень хорошие люди. Лев Толстой, не разделяя революционных идей, заметил о Сергее Ивановиче: "Один из лучших людей того, да и всякого времени". Они вовсе не были природными заговорщиками, отчаянными бунтарями. Наоборот, с характером мягким, добрым Сергей и Матвей вслед за Пушкиным могли бы повторить, что "рождены для жизни мирной". Но именно их доброта, чистота не позволили уйти в сторону, присмиреть, переложить тяжесть на других. Им было неудобно, просто невозможно не восстать.

14 декабря 1825 года — Сенатская площадь, поражение северян.

29 декабря Сергей Муравьев-Апостол поднимает на юге Черниговский полк. Отчаянная попытка зажечь другие полки, дивизии, корпуса, но 3 января — поражение. Матвей и раненый Сергей — в плену, двадцатилетний Ипполит убивает себя.

13 июля 1826 года Сергей Муравьев-Апостол, как всегда ободряя других, мужественно и спокойно погибнет на виселице. Столь же уверенно и безусловно утвердившись навсегда в людской памяти.

РАЗМЫШЛЕНИЯ У КНИЖНОЙ ПОЛКИ

Яков Гордин

Человеческая драма Взгляд на историка из сегодняшнего дня

* Юлия Эйдельман. Дневники Натана Эйдельмана. М., Материк, 2003.

Сегодня

На мой взгляд, Эйдельман вел дневник в точном смысле слова. Но это особый дневник, отличающийся от дневников, так сказать, классических, с их подробным описанием происходящего*. Для эйдельмановского дневника характерна неимоверная концентрация разных пластов мировидения — быта и бытия.

По трансформации текста от периода к периоду можно определить глубинные изменения во взаимоотношениях автора и мира. Если, оставив в стороне прелестные фрагменты детского дневника, начать с записей 1955 года, то можно проследить этот процесс концентрации, стремительное повышение уровня лапидарности записей. Это соответствовало мощному интеллектуальному "взрослению" Эйдельмана, нарастающей потребности вобрать в себя максимум значимого жизненного материала. Это, если угодно, был процесс превращения историка в историософа и художника.

Толстой, к которому Эйдельман относился с глубоким интересом, считая, что без учета толстовской доктрины невозможно понять и воспроизвести последнюю треть русского XIX века, писал, отчаявшись совладать с материалом петровской эпохи: "История хочет описать жизнь народа — миллионов людей. Но тот, кто не только сам описывал даже жизнь одного человека, но хотя бы понял период жизни не только народа, но человека из описания, тот знает, как много для этого нужно. Нужно знание всех подробностей жизни, нужно искусство — дар художественности, нужна любовь".

Все это имеет прямое отношение к Эйдельману — и автору дневника, и автору научных монографий, и автору "Большого Жанно".