Предметный мир, выразимый в понятиях, виделся Витгенштейну маленьким островком в океане непостижимого. За пределами островка — в области трансцендентного, мистического расположено, считал он, самое главное: "Смысл мира должен лежать вне его". Он не сомневался, что мы можем иметь знание об "ином" мире — только не рассудочное. В этом смысле задача философии очень важна: она "должна ставить границу мыслимому и тем самым немыслимому". Что до мистического, оно, "невыразимое", "показывает себя" само. Достаточно лишь не заглушать в себе восприимчивость к этому заведомо неадекватными словами.
Граница, проводимая философией, отделяет рационально постижимый мир от области мистического, но она же с ним и связывает. Своим важнейшим достижением Витгенштейн считал то, что это ему, как он думал тогда, удалось. Он наконец дал в руки понимающих читателей надежный способ примирить многовековую вражду рассудка и веры, отделить истину от лжи: истина — это предложения, описывающие факты, ложь — те, что пытаются выразить невыразимое. А высшая правда —это само невыразимое, которое открывает нам себя в религиозном чувстве, в "говорящем" молчании.
Он писал другу: "Цель книги — этическая... Моя работа состоит из двух частей: первая часть представлена здесь, а вторая — все то, что я не написал. Самое важное — именно эта вторая часть. Моя книга как бы ограничивает сферу этического изнутри. Я убежден, что это единственный строгий способ ограничения... Мне... почти все удалось поставить на свои места, просто храня молчание об этом... Правда, возможно, никто и не заметит, что об этом сказано в книге".
Действительно не заметили.
Выход Трактата — по-немецки в 1921 году, по-английски в 1922-м — означал перелом в его жизни.
Одним из самых тяжелых ударов стало разочарование в Расселе. Бывший учитель все-таки ничего не понял, хотя Витгенштейн объяснял ему свой замысел множество раз. В своем предисловии к английскому изданию Трактата Рассел представил цель автора как всеобщую "чистку" философии, религии, этики, начиная с их языка: сначала все переставить на единственно надежные — математические основания, а потом строить заново на чистом, не зараженном метафизикой пространстве.
Но Витгенштейн и не помышлял о подобной "чистке". Он вообще не собирался ничего ни разрушать, ни перестраивать. А к языку у него было лишь одно отношение: предельное внимание, чуткое вслушивание.
После Трактата он не опубликует ни одного своего философского текста — они начнут издаваться только после его смерти.
Он даже перестал заниматься философией, был уверен, что навсегда: в этой области он, казалось ему, сделал все, что вообще было возможно. И это принесло ему не радость, но чувство пустоты и отчаяния.
"Передо мной стояла задача, — пишет он в 1921 году, — я ее выполнил и теперь погибаю... Жизнь моя, в сущности, стала бессмысленной и состоит из серии ненужных эпизодов".
Жизнь предстояло теперь заново решить как задачу — куда более важную, чем все задачи философии. Требовалось найти наиболее достойную форму жизни. Он ишет ее на путях общественного служения.
Свое огромное состояние он отдает, чтобы оно не мешало его свободе, и уезжает в глухую деревню учить детей немецкому языку и арифметике. Шесть лет он проучительствовал в селениях Нижней Австрии, издал "Словарь для народных школ", где описал диалектную разновидность немецкого, на которой говорили в Австрийских Альпах. Это была последняя книга Витгенштейна, вышедшая при его жизни.
Увы, учительство не задалось. Оно закончилось скандалом: Витгенштейна обвинили в том, что он бьет детей. Дошло до судебного разбирательства. Витгенштейна оправдали, но он уже не считал себя вправе оставаться учителем и никогда не мог об этом забыть. Через двенадцать лет он приехал из Кембриджа в Австрию, разыскал бывших учеников, которых наказывал тогда, и просил у них прошения.
Отказавшись от учительства, он решил стать монахом, но проницательный настоятель монастыря, к которому он обратился, отговорил его. Тогда Витгенштейн стал монастырским садовником. Затем вернулся в Вену и участвовал в постройке дома для своей сестры. Архитектором был его друг Пауль Энгельман, а роль самого Витгенштейна ограничилась в основном разработкой дизайна окон, дверей, оконных ручек и радиаторов. Дом получился замечательный. И все-таки все это было не то.
Тем временем идеи опубликованного Трактата, отделившись от личности создателя, жили своей жизнью. То, что суть там вовсе не в логике, начали замечать спустя годы после смерти Витгенштейна. А в начале 20-х Трактат стал откровением для теоретиков Венского кружка — группы интеллектуалов, которую в 1922 году собрал вокруг себя Мориц Шлик, профессор кафедры философии индуктивных наук Венского университета. Правда, члены кружка вчитали в Трактат смыслы, весьма далекие от настоящих забот автора.