Знание-сила, 2006 № 08 (950)

Как писал Томас Манн: "Novarum rerum cupidus" [алчущий нового, бунтарь (лат.)] — никто не оправдывает эту характеристику лучше, чем художник. Никому другому не может так наскучить все старое и избитое, как ему, и нет никого, кто так нетерпеливо стремится к новому, как он, хотя в то же время он более, чем кто-либо другой, скован традициями.

Смелость вопреки скованности, наполнение традиции волнующей новизной — вот в чем видит писатель свою цель и свою первейшую задачу Мысль о том, что "этого еще никто и никогда не делал", неизменно служит двигателем всех его творческих усилий. Я никогда не мог бы ничего сделать, не мог бы даже взяться за какое-нибудь дело, если бы эта будоражащая мысль не сопутствовала моим начинаниям".

Приемы новизны

Вовсе не обязательно обеспечивать кайнэрастическую потребность только банальным прибавлением нового материала. Культурные практики сформировали много приемов для проникновения в текст новизны. "Новолюбивый" взгляд на веши может быть сформирован и посредством целенаправленных культурных практик. Одна из них — это известный литературный прием "охранение", описанный Виктором Шкловским в знаменитой статье "Искусство как прием":

"Прием остранения у Л. Н. Толстого состоит в том, что он не называет вещь ее именем, а описывает ее, как в первый раз виденную, а случай — как в первый раз произошедший, причем он употребляет в описании вещи не те названия ее частей, которые приняты, а называет их так, как называются соответственные части в других вещах".

Известная вещь, описанная так, как если бы ее видели впервые, становится новой, интересной, привлекает внимание, видится выпукло и ярко. Разумеется, Лев Толстой не имел в виду использование своего приема именно для удовлетворения кайнэрастии. Используя этот прием, он ставил явление в положение, где оно приобретает совсем иной этический смысл. Остранение вводилось в первую очередь для того, чтобы осуществить переоценку. Но очень важный смысл остранения — именно в новизне.

Без новизны — нет сексуальности

Соотношение сексуальности с кайнэрастией определяется известными экспериментальными данными. Согласно им, качество сексуальных реакций, интенсивность ощущения в сексуальном контакте существенно возрастает при смене партнера.

Создатель телесно-ориентированной психотерапии Вильгельм Райх весьма скептически смотрел на перспективы верности в любви:

"В процессе любой половой связи раньше или позже, чаще или реже, но проявляются периоды меньшей интенсивности чувственных отношений и даже чувственное равнодушие. Это эмпирически установленный факт, в опровержение которого нельзя привести никаких моральных ар1ументов. Основная трудность любых длительных сексуальных отношений заключается в конфликте между притуплением (временным или окончательным) чувственного желания, с одной стороны, и растущей со временем нежной привязанности к партнеру — с другой".

Новизна в этом контексте, как и во многих других контекстах, оказывается фактором более значимым, чем сама сексуальность. Это справедливо не только по отношению к сексуальности. Кайнэрастия занимает особую позицию по отношению к другим потребностям. Она как бы является условием существования всех других влечений и потребностей вообще.

Проблема, например, кризиса моногамного брака непонятна, если ее объяснять исключительно сексуальными причинами, но всегда очевидна при рассмотрении с кайнэрастической точки зрения. Зачастую дурное новое лучше, чем доброе старое.

К истории появления нового

Кайнэрастия в культуре имеет свою историю. Известный немецкий философ Питер Слотердайк возводит современное кайнэрастическое состояние европейской культуры к эпохе Возрождения. Так, он с пристрастием вопрошает: "Откуда берется эта лишенная всяких тормозов тяга к информации, эта наркотическая зависимость от нее и эта необходимость ежедневно жить среди информационного шума, терпя непрерывную бомбардировку наших голов массами безразлично-важных, сенсационно-неважных новостей?"

И сам же пытается дать ответ на этот вопрос: "Представляется, что с начала Нового времени наша цивилизация оказалась в плену уникальнопротиворечивого отношения к новости, к "новелле", к истории о случившемся, к "интересному событию" — будто она утратила контроль над своей "жаждой познания" и над своим "любопытством", "жаждой нового". Просвещение все больше и больше желало превратить универсум в совокупность новостей и информационных справок, и оно осуществляло это с помощью двух взаимодополняющих средств — энциклопедии и газеты. С помощью энциклопедии наша цивилизация попыталась охватить "круг мира" и весь цикл знания; с помощью газеты она рисует ежедневно меняющуюся растровую картину движения и преображения реальности во всей ее событийности. Энциклопедия охватывает константы, газета — переменные, и обе они походят друг на друга своей способностью передавать при минимуме структурирования максимум информации".