Есть, наконец, третий жанр, в котором работаю я. Он как раз "середка на половину". С одной стороны, это обязательная работа на месте, на местах: самых разных, в разных масштабных единицах. С другой — это организация массированных исследований. Впервые после группы Семенова- Тян-Шанского нам удалось организовать фактически одновременное исследование двух сотен малых городов.
Исчезающая реальность
Мы имеем дело с совершенно удивительным процессом, никогда ранее в нашем отечестве не наблюдавшимся, процессом стремительного демографического сжатия и переструктурирования пространства. Жизнь так быстротечна, количество населенных пунктов убывает с такой феерической скоростью, что знание предыдущего года стареет на год нынешний и еще постареет на год следующий. Поэтому так важно исследование одномоментное, одновременное. В Вятской губернии, нынешней Кировской области, каждый год исчезает 250—350 населенных пунктов. Если между двумя переписями в России исчезла одна деревня из трех, то в течение ближайших десяти лет, смею утверждать, исчезнет один малый город из трех. На них просто не хватит людей. Изменить эту ситуацию нельзя уже никакими усилиями. Даже если бы молодежь сейчас кинулась взапуски рожать, что маловероятно, последствия скажутся через 18—20 лет. А эти 18—20 лет, которые сейчас нас ожидают — они такие, какие они есть.
Этот процесс наблюдают, изучают; но остается совершенно непонятно, что происходит на самом деле. Беда в том, что классическим научным исследованием выяснить ничего нельзя: объект меняется быстрее, чем можно отследить строго научными способами. Остаются способы, так сказать, средние: отчасти художественные, мифопоэтические, опирающиеся на наблюдаемые факты.
Я организовывал экспедиции только по одной части страны, по Приволжскому федеральному округу: такая уж удачная планида выпала, что там власти это профинансировали и скорее помогали, чем мешали. Составляя задание для групп студентов и аспирантов, которые туда отправлялись, я просил молодых людей обязательно заполнять левые страницы дневников отдельно от правых. На левых надо было писать то, что им кажется фактом, а на правых то, что они по этому поводу думают.
Слева легли тысячи фотографий и констатации: украдены ли буквы с памятников на кладбищах, валяются ли шприцы на остановках транспорта, сколько стоит вход на дискотеку (кстати, разница была от двух до ста двадцати рублей — разлет неплохой), как именуют новорусские выселки и т.п. Справа были впечатления и полторы тысячи продолжительных интервью — умелых н не очень, искренних и не очень. Все эти сведения аккуратно собирались вместе около двух лет. Это был массив информации, который все-таки что-то нам дал.
Но добраться до того, что на самом деле думает, скажем, местное начальство (а без начальства жизни нет, как известно), таким образом, естественно, нельзя. Местное начальство тертое-перетертое, мытое-перекатанное. Его на голый опрос не возьмешь. Оно знает (как правило, Он, хотя и Она тоже попадается), они знают, как отвечать, чтобы было как надо. Как добраться досуги? Понять, как на самом деле или почти на самом деле строится ситуация? Тут исследованием не обойдешься, здесь нужна своего рода провокация. Поэтому я выступаю отнюдь не в одеждах сентиментального описателя.
Есть замечательные люди, которые входят в сопереживание с местом: например, в Архангельской ^бернии г-н Тюрин, который занялся вещью, возможной лишь при колоссальной концентрации душевной энергии. Он трудится над возрождением чувства собственного достоинства и деятельного участия людей в заброшенных северных деревнях. За несколько лет ему и его коллегам удалось кое-что сделать. Грубо говоря, колоссальное вложение труда группой из трех-пяти человек позволяет (на время, во всяком случае) привести в чувство от пяти до семи деревень. Не меньше, но и не больше. Двигаться таким образом надо, я поддерживаю это всем сердцем, но нельзя вырастить из этого хоть какую-то осмысленную стратегию. А я по долгу службы, в роли руководителя Центра стратегических исследований Приволжского округа,
был обязан подсказывать стратегию. Воспользуются подсказкой или нет — дело хозяйское.
Я занимаюсь провокациями. Провокация — это означает вызвать на конструктивный разговор. Никогда ничего не предлагать, ничего не обещать, а пробовать вместе разобраться.
Проводили мы своего рода проектные семинары в шести сельских районах, часто очень удаленных. Скажем, самый центр Чувашии или окраина Татарстана, или разнесчастная Симбирская губерния, которой упорно не везет по сей день, или Оренбуржье. В этих семинарах принимали участие районные власти, власти малых городов, председатели сельсоветов, как бы они ни назывались. Так вот, до четверти участников. — скажем так, шесть из двадцати пяти, — оказываются людьми, способными к проектному соучастию. Способными к осмыслению собственной жизни, собственных задач в категориях конструктивного действия. Малых, но реальных дел.