Знание-сила, 2006 № 11 (953)

Сейчас нередко высказывается мысль, что истинного размера наших потерь мы не узнаем никогда. Принимая во внимание то, какие усилия были направлены на их сокрытие, в этом нет ничего удивительного. Хотя кое- чего все-таки скрыть или оспорить нельзя. Ведь и Ярослав Бутаков не говорит, что немцы дошли не до Волги, а только, скажем, до Березины. Он, конечно, напомнил нам, что французы в 1940 году "вытянули лапки кверху", но обошел молчанием тот факт, что в 1941-1942 годах немцы оккупировали советскую территорию, равную трем с половиной Франциям, на которой жило не менее 80 миллионов человек. Теперь он опасается, что потери гражданского населения на этой оккупированной территории могут быть завышены недобросовестными историками. Может быть, он боится, что немцев обвинят в больших злодеяниях, чем они совершили на самом деле? У него нет других забот?

Демоскоп не принадлежит к числу приверженцев историка Б. Соколова, который повышает величину советских потерь до 40 с лишним миллиона человек, это не вписывается в понятную Демоскопу демографическую логику. Но — и тем он отличается от Я. Бутакова — у него и в мыслях нет видеть за оценками Б. Соколова "идеологический вектор", "направленный на дальнейшее разрушение того, что еще осталось от русской национала ной гордости". А почему бы ни предположить, например, что "вектор" направлен в противоположную сторону: пробудить национальную гордость, освободить национальное сознание от остатков рабского поклонения кремлевскому идолу и найти, наконец, способ побеждать не любой ценой, а минимальной?

Похоже, эта мысль в голову Ярославу Бутакову не приходила.

Демоскоп Weekly №201-202

АD MEMORIAM

Ада Сванидзе

Слово памяти

За последние два-четыре года из жизни ушли люди, которые составляли элиту нашей культурной мысли: Мелитинский, Гаспаров, Аверинцев. Совсем недавно, казалось бы, ушел Бонди. И вот сейчас — Гуревич. Почти все они занимались средними веками, временем, чрезвычайно важным в истории.

Именно в средние века сформировался наш европейский "обший дом", как мы иногда говорим: государства, основные государственные границы, столицы, языки, религия и церковь, архитектура, живопись и многое другое. И сегодня Средневековье живо, близко нам.

Арон Яковлевич Гуревич производил всегда огромное движение мысли в исторической науке. Благодаря ему появлялись новые веяния, отступали застой и успокоение, исчезали привычные клише. В своем научном движении по Средневековью он дважды поворачивал в другую сторону. И это было связано с его внутренней эволюцией, с его развитием.

Уже в своей кандидатской диссертации совсем молодым он разрушил клише, принятое у нас. Ведь как нас учили? Вот социально-экономический базис. Это основа. А над ней — надстройка, политическая и идеологическая. Какой базис, такая и надстройка. Что получилось у Гуревича? Он изучает раннее Средневековье в Англии, тот период, когда там складывается на базе разложившихся родовых отношений новое, уже классовое общество. И обнаруживает огромную роль в этом процессе властных структур, то есть той самой надстройки, которая, казалось бы, еще ни над чем не была надстроена, но стада двигателем формирования классовых отношений. Это было первое открытие Гуревича, которое не все и не сразу поняли.

Его идея, однако, постепенно стала проникать в исторические исследования других стран. И молчаливо стала принятой, послужив толчком к занятиям историей политики и властных структур. А сегодня мы все прекрасно понимаем, что такое власть и как она влияет на базис.

Англоведов в то время было много, была мода на Англию, а Гуревич не любил ходить строем. И он ушел практически на "пустое" место: в изучение средневековой скандинавской истории. Он занялся Норвегией.

Норвегия, Господи, окраина Европы! Языческая страна — а все европейцы уже христиане. Эпоха викингов, благодарный материал для романтика. Но Гуревич занялся материалами куда более скучными: социально-экономической и политической внутренней историей Норвегии. Защитил на эту тему докторскую диссертацию, когда ему не было и 40 лет. Для историка тогда скандально рано.

Он доказывал, что в Норвегии еще в раннее Средневековье складывались феодальные отношения, и тем самым перевернул всю принятую картину эпохи. В Норвегии не было крепостного права, там господствовала государственная, а не частная собственность, вассальная система была непрочной. Опять Гуревич разрушил клише, по которому единственная модель феодализма — французская, и все, что не так — это не феодализм.

Со временем французская модель сама рассыпалась: Франция велика, и в разных ее областях феодализм складывался совершенно по-разному. Он вынудил историков строить новую типологию феодализма. И в этой типологии Средневековье предстало эпохой живой, пестрой, разнообразной, наполненной особенностями — и национальными, и региональными, и местными.