Знание-сила, 2007 № 01 (955)

В известные дни (но только тогда) можно и должно было воровать у соседей телеги, лодки, сани, разбирать и раскидывать заборы, ворота и калитки, забрасывать на крышу домов лестницы и колеса... Нормальное нарушение границ ради их подтверждения: не нарушишь — не прочувствуешь, где они проходят. Затем следовал обряд перехода во взрослое состояние — инициация.

Пройдя ее, молодой человек покидал пограничье между природой и культурой и считался «окультуренным» окончательно: получал статус взрослого и полностью ответственного члена общества. Игры прекращались — бывшие молодые спокойно вписывались в границы, которые недавно сами и нарушали.

Когда же, с переходом к индустриальной цивилизации, ритуальные практики традиционных культур в западных обществах стали распадаться — та же участь постигла и ритуалы, призванные преодолевать юношеский витальный избыток. Границы между молодыми и взрослыми, в традиционных культурах несомненные, стерлись — и молодые начали включаться в жизнь социума без всякого перехода. Но разве такое возможно?

Компенсаторных механизмов, позволяющих изживать молодую деструктивность приемлемыми (и, что важно — традиционными, то есть осмысленными!) способами, больше не было. А потребность ее изживать никуда не делась, как и нужда во внятном ее оправдании. Культурные трансформации Модерна не в последнюю очередь объясняются вторжением в историю, в культурные процессы молодых людей — несопоставимым по масштабам со всем, что было ранее.

Истребители змей: изобретение молодости

Реформаторы, правда, делали ставку на молодых всегда: даже в обществах, которые мы сейчас с полным основанием называем «традиционными». Так было в Европе во времена Реформации — эпохи масштабной жажды обновлений: Лютер сознательно ориентировался на молодых. Наш Петр Алексеевич, задумав переворотить русскую историю, тоже окружал себя молодыми, справедливо полагаясь на отсутствие у них косности и привязанности к обреченному на погибель старому (тогда как его осторожный батюшка Алексей Михайлович опирался больше на пожилых). Самого Ивана Васильевича Грозного, которого при всех его экстравагантностях назвать противником традиционализма язык как-то не поворачивается, — и того окружали молодые люди.

Фото Ирвинга Пенна. «Семья»

И все же: с тем, что началось в эпоху Модерна, резко усилилось к началу ХХ века и продолжалось до его последних десятилетий — это не идет ни в какое сравнение.

Изменился культурный статус молодых. Сама оценка молодости как особого человеческого состояния. Из просто возраста, при всех его радостях не вполне совершенного, через который каждый вынужден пройти, чтобы стать полноценным взрослым — молодость превратилась в то, что Филипп Арьес называл «привилегированным» возрастом западных культур. Самым главным их возрастом — и, без сомнения, самым полноценным. Молодость, бывшая все века лишь психофизиологическим состоянием — стала культурной позицией. Как таковую, ее отныне мог (а вскорости стал и должен) занимать не только физически молодой человек, но всякий, кто претендовал на сколько-нибудь интересное, нетривиальное, «прогрессивное» культурное участие.

Молодость с ее обилием сил, свежестью взгляда на вещи, готовностью вмешиваться в сложившиеся связи и отношения и менять их без особого душевного трепета, устремленностью в будущее — оказалась в полной мере востребована (и крайне идеализирована) в обществах, ориентированных на «прогресс»: постоянное преодоление каждого из своих достигнутых состояний. В обществах, считавших главным своим временем — будущее, главными ценностями — новизну и движение, главным делом — освобождение от старого и творчество.

Все это прекрасно видели чуткие люди эпохи — как бы они это ни оценивали. Кто-то ворчал и возмущался, кто-то возлагал на происходящее самые серьезные надежды.

Молодые бунтари одержали такую победу, которая не изгладится из культурной памяти еще очень долго: завоевали (укоренили в умах такую интуицию) для западных людей право не соответствовать, в пределе, ничему предписанному. Расшатали связи между «знаками» и «означаемыми». 

Состав надеющихся был сам по себе крайне разнообразен (что лишь подтверждает актуальность культурного запроса на молодость) — от русских революционеров до Фридриха Ницше, которым на рубеже веков зачитывались отнюдь не только философы и интеллектуалы.