Знание-сила, 2007 № 01 (955)

Разговоры людей уезжающих, в том 1974 году, запомнились ему своей небывалостью. Радость, и печаль сплетались в одно чувство тоски, что жизнь может пройти мимо тебя, и ты никогда не увидишь мир, полный удивительных вещей.

Айзенштат, как и полагается религиозному человеку, не старается приукрасить свое прежнее состояние. Даже напротив — не щадя зыбкой пелены прошлого, отвергает успокоительный настрой своих прожитых лет, и взыскует правду о себе: хотел просто хорошей другой жизни, и ничего больше. Даже когда ее обрел, уехав в Израиль, то не сразу понял, что красивые магазины, изобильные прилавки, самодовольные улыбки не заменяют собой душевной гармонии.

У Айзенштата есть картина, очень автобиографическая, трогательная. Человек на кладбище старых машин в темную ночь ощущает упавшую на него синь неба. Он также смотрел в небо и ощущал, что «удивительные вещи» обнаруживаются не в магазинах, а в душе и на небе. Не странно ли, что он, сын известного адвоката в Москве, ученик художника С.П. Скульского, обычный московский парень, живший у Красных ворот в Фурманном переулке, сидел ночью среди обреченных на смерть машин и смотрел на небо, и это было небо страны Израиля.

Я задал ему несколько вопросов — и он ответил.

— Что ты чаще используешь при написании картин: воспоминания о предметах, местах или образы, изначально рождающиеся в воображении?

— Я ищу в воображении какие-то сюжеты, которые должны лечь в одно русло с некой внутренней идеей. Обычно эта идея неопределенного свойства, или цветовая или же философско-жизненная. Часто вместе и то и другое. Наблюдая какие-то предметы в реальности, я тоже пытаюсь примерить их для этой цели. Иногда какой-то обобщенный образ этих предметов подходит, иногда он повторяется в нескольких работах. Я пытаюсь изобразить их условно, как бы в виде знака, обозначающего эту вещь.

— Некоторые из твоих картин перекликаются с работами Шагала. Чувствуешь ли связь с его живописью?Оказал ли он (или возможно другой художник) влияние? Какие мастера и живописный стиль тебе близок?

— Иногда, очень редко, мне говорят о сходстве с Шагалом. Я ценю его искусство, но не вижу себя близким к нему ни в чем. Может быть, иногда прослеживается какое-то сходство. Оно происходит оттого, что Шагал черпал эмоции и настроения из примерно того же источника, что и я. Самый близкий мне художник — Ван Гог. Может быть, этого невидно в моих работах, но эмоционально это так.

— Какое место ты отводишь живописи в своей жизни?

— Мне не нужно искусство как способ духовного существования, а как ремесло красоты, как некое окно, через которое я смотрю на пластическую сторону мира, на то, как высшее выражается в низшем. А само высшее остается наверху.

— Думаешь ли ты о своем зрителе, насколько важна его реакция на полотна?

— Я совершенно не думаю о зрителе. После создания работы мне не совсем безразлична реакция людей. Но в процессе работы не учитывается публика.

— Почему ты обратился к лагерной теме?

— Меня привлекает в ней экстремальность лагерного бытия и его однозначность. Кроме этого, мне кажется, что забытье лагерной реалии лежит как камень преткновения перед нормальным ходом дальнейшей жизни людей. Злодеяния, которые имели место, остаются как некий подспудный груз в сердцах потомков и в определенный момент из этого корня вырастет еще более уродливое растение.

Картины Айзенштата — настоящий вызов нашему времени. В каждой из картин я вижу момент «собирания» бытия. Не хаос, а исполненный смысла порядок вещей, становится моим переживанием, когда я смотрю на картины художника. В каком-то смысле эти картины и не картины, а своеобразные бытийные сгустки, такое искусство, в котором форма определилась окончательно — в совершенстве своей смысловой очевидности.

Написанные акриловыми красками, картины Александра Айзенштата интересны, занимательны, философичны. Именно в такой последовательности выстраивается впечатление от них. Интересны работы потому, что у художника очень индивидуальное творческое лицо, в которое необходимо внимательно вглядеться. Занимательны, так как его картины это не только повествование, которое интересно читать, но и сюжет, который можно домыслить, сочинить — по иному. А их философичность, притчевость и многозначность — просто очевидны.

Валентина Бялик

Старший научный сотрудник ГТТ, член ассоциации искусствоведов (АИС)

НАРОДЫ В ИСТОРИИ

Глеб Тюрин

Италия и Русь. Загадки первых связей Сурожане или фрязи на Руси