Знание-сила, 2007 № 07 (961)

Что же могло повлиять на изменение сюжетного хода? Из замечательной книги Анатолия Макарова «Киевская старина в лицах» узнаем, что весной 1884 года в Киеве разразился чрезвычайно курьезный (если так можно выразиться) скандал. В начале марта скончался муж акушерки Розворович, голова которого за 10 лет до смерти была запродана профессору анатомии местного университета Александру Петровичу Вальтеру. В положенные сроки тело покойного было предано земле, причем его семья отказала Вальтеру в выдаче головы. По слухам, возникший между сторонами конфликт вылился даже в особый судебный процесс о взыскании головы Розворовича. Не память ли об этом давнем курьезе подсказала Булгакову — выпускнику медицинского факультета Университета св. Владимира — новый, куда более интересный поворот сюжета?

В главе 29 романа «Мастер и Маргарита» «на закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве» сидят двое — Воланд и Азазелло. Скоро, совсем скоро перед ними предстанет «оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне», чтобы сообщить о решившейся судьбе главных героев романа. И город, отмечает Булгаков, «был виден почти до самых краев».

Возьмем на себя смелость полагать, что желание видеть старую Москву с птичьего полета тоже идет у Булгакова от прежней киевской жизни. Ведь москвичи ценили свой город именно за милый, прямо-таки домашний уют тесных, кривых и горбатых переулков и улочек. То ли дело — захватывающие картины с берегов Днепра, поражавшие неисчислимые толпы очевидцев, паломников и жителей города!

Здесь кажется уместным привести отрывок из одного письма, отправленного в конце XIX века из Киева в Петербург уроженцем «северной Пальмиры» и выпускником Московского университета: «Вот я и в Киеве, и даже в нанятой квартирке, (в доме по Подвальному переулку близ Львовской улицы — Н.Б.). Две комнаты с кухней — наш приют... Вид из окон — верст на 20 вдаль: часть Подола, Днепр, поля, леса и обстрел <неразб.> огромный. Вид стоит того, чтобы и тебе показать, столько видов видавшему». Вот как завораживал Киев новых своих обитателей, даже если это и были, так сказать, «столичные штучки»! Замечательно, что только что процитированное послание писалось в каких-то десятках метров от дома № 9 по Кудряевской улице, где тогда жил будущий писатель. Правда, в это время ему шел лишь седьмой год.

Московский Пожарский переулок — копия Андреевского спуска в миниатюре. Место частых прогулок Булгакова

Дом на Рейтарской улице — первое семейное жилье Булгакова в Киеве

Примеры подобного рода реминисценций можно множить и множить, спускаясь к самым ничтожным деталям и мелочам. «Чувствуете жизненную вонь гнилой капусты?» — глумливо вопрошает Иванушку Воланд в тени «чуть зеленеющих» московских лип. «Горожане варят бигос...» Позвольте! Автор этой статьи — коренной москвич, и никто из его предков никогда не готовил упомянутое блюдо польской кухни. В Москве из мяса и капусты всегда готовили солянку! Булгаковская ирония горька, ибо в благословенном дореволюционном Киеве именно бигос был признаком пошлого мещанского благополучия. Даже в запомнившемся одному из мемуаристов хмуром ворчании писателя по поводу знаменитой врубелевской мозаики на фасаде московской гостиницы «Метрополь»: «Под этим небом «Принцесса Греза» — размытая и тусклая.» угадывается киевлянин. Еще бы, ведь рука гениального художника окрепла именно на работах в Киеве! И сколько бы их еще украсило замечательный город, если б не зависть врагов и благожелательное равнодушие «друзей».

Но в том-то все и дело, что многие киевские реминисценции Булгакова недоступны пониманию людей, никогда не живших в Киеве! Так, например, большинству читателей ничего не скажет адрес киевского дяди Берлиоза Максимилиана Андреевича Поплавского — бывшая Институтская улица. Разве что дотошный знаток булгаковской биографии отметит, что странным образом эта улица располагается вдали от адресов киевской жизни самого писателя. А вот для киевлянина начала ХХ века в этом намеке не было неразрешимой загадки: на упомянутой улице, выходящей к зданию Старой биржи на Крещатикской площади (ныне знаменитый Майдан Незалежности) с ее вечной коммерческой суетой, селились многочисленные и не всегда щепетильные в обустройстве своих дел и делишек ловцы удачи!

То же самое можно сказать и о «мертвом теле», загадочно присутствующем среди и без него экстравагантных и многоликих посетителей последнего вечера в «Зойкиной квартире». В самом деле, что это за «тело» и почему «мертвое»?! Ведь любой зритель спектакля способен видеть его перемещения по сцене и слышать произносимые им монологи. Откроем самую раннюю из редакций пьесы: