Знание-сила, 2007 № 08 (962)

Введенное маркизом Действие: оно ведь зависит от очень многих физических параметров. Мопертюи проверил несколько наблюдаемых траекторий движения природных тел и обнаружил, что каждая из них представлена экстремалью на графике действия. То есть в этой точке графика касательная к нему горизонтальна. Но ведь это верно не только для минимальных точек, около которых график подобен чашке или ямке! Есть еще холмы и перевалы: кто сказал нам, что они встречаются только в математике, но не в Природе? Не проявил ли маркиз скудость веры в своем «универсальном» принципе? Что сказал бы по этому поводу великий провидец Ньютон?

Увы, он умолк навеки в тот самый год, когда Эйлер прибыл в Петербург. Эйлер не может заглянуть в архив Ньютона. Но, судя по предисловиям к последним изданиям ньютоновых книг, старик много размышлял о тех природных силах, которые регулируют симметрию природных тел, будь то кристаллы или цветы, или невидимые глазу атомы ртути либо золота...

Какая сила управляет замерзанием воды (в форме шестиконечной снежинки) или кристаллизацией соли в форме куба? И какая сила направляет человеческий ум, размышляющий над этими вопросами?

Пусть это Божья сила, но человек создан ею по образу и подобию Бога! Значит, он может постичь Божий замысел во всей его красоте, если не поленится напрячь свой разум до предела своих сил! Такое напряжение вряд ли соответствует минимальному действию: легче поверить, что момент открытия новой истины изображается «седлом» или даже «холмом» на гладком графике функции Действия! Вот чего не заметил маркиз Мопертюи; Эйлер заметил это просто потому, что за его спиною опыт десятков малых и больших математических открытий.

Но вот беда, большинство коллег Эйлера не имеют подобного опыта! Чтобы убедить их спокойные умы, мало предъявить им математическую модель экстремального действия. Нужно измерить и рассчитать по этой модели хоть один пример «чуда», будь то открытие новой формулы математиком или победа фехтовальщика в опасном бою. Но как раз эти непредсказуемые процессы нельзя вызывать по желанию, сам акт наблюдения за ними нарушает ход основного процесса! Плохо дело, придется Эйлеру помалкивать о своей замечательной догадке, чтобы не прослыть болтуном. Как, вероятно, помалкивал Ньютон на старости лет. Но маркиз Мопертюи не хочет молчать; интересно, каковы будут последствия?

Они оказались печальны. Самоуверенные декларации Мопертюи об открытии им основного закона природы привлекли внимание всеслышащего Вольтера, и ехидный мудрец воспылал гневом.

Маркиз утверждает, будто он доказал, что наш мир — наилучший из возможных миров? Но это чушь! Наилучшему миру некуда было бы изменяться — разве что к худшему! Наш же мир подвержен прогрессу и в науке (трудами самого Мопертюи), и в литературе, и в нравственности людей! Кто этого не понимает, тому не место во главе Академии наук.

Увы, с этим мнением Вольтера согласился король Пруссии. Пришлось Мопертюи подать в отставку и удалиться в более тихое место, в тот самый Базель, откуда уехал в поисках более яркой доли молодой Эйлер. Там мятежный маркиз прожил недолго и умер, как отвергнутый апостол в изгнании.

Эйлеру же в Берлине стало одиноко без буйного самовластца Мопертюи. Король Фридрих не пожелал назначить математика новым президентом Академии: дескать, Эйлер мало смыслит в поэзии и даже не притворяется, будто он восхищен стихами короля! Меж тем из Петербурга к Эйлеру шли все новые письма русского самородка Ломоносова. В математике он не силен и чувствует это. Но какова физическая интуиция! Ньютон был бы рад такому аспиранту; не помочь ли Эйлеру в огранке этого самоцвета? Берлинский гений очень помог русскому коллеге своим отзывом о его научных работах, когда чиновная сволочь в Петербурге попыталась доказать научное ничтожество Ломоносова. Но кто защитит самого Эйлера от этой сволочи, если он переедет в Петербург?

Улучшение ситуации наметилось только в 1762 году, когда в России власть взяла умная немка Екатерина II, Фридрих II присмирел, проиграв русским Семилетнюю войну. Вскоре Екатерина открыто позвала Эйлера в Россию, и Фридрих не посмел ей отказать. Но тем временем Ломоносов умер; его буйный нрав не нашел понимания у молодой и просвещенной русско-немецкой царицы. Так и не состоялась личная встреча Эйлера с Ломоносовым, хотя двум апостолам единой науки было что сказать друг другу. И вообще не получилось в России у Эйлера выдающихся научных «детей», а «внуков» он не увидел. Николай Лобачевский родился через 9 лет после смерти Эйлера в далекой Казани, куда судьба, однако, забросила в самый срок из Геттингена Мартина Бартельса. Он учился по книгам Эйлера вместе с молодым, но уже великим Гауссом и был морально готов научить всей необходимой премудрости любого смышленого студента. Даже более талантливого, чем сам профессор! Такое счастье очень редко выпадает гениям ввиду их сугубой редкости в рядах человечества. Заурядные служители науки обычно бывают счастливее в роли педагогов.