Знание-сила, 2007 № 12 (966)

«В два часа пополуночи «арестант, дотоле удивительно спокойный и даже заснувший (а на деле пребывающий в ступорозном состоянии — Н.Б.), вдруг зашумел, стал неистово бить кулаками в дверь, с неестественной силой оторвал от оконца в дверях железную решетку, разбил стекло и разрезал себе руки».

Поразительно, насколько Достоевский точен даже в отдельных деталях своего описания: ведь при кататоническом возбуждении больной не будет метаться по комнате, его тело может быть даже неподвижно — буйствуют одни руки.

Парадоксальным образом происшедший припадок приносит всем облегчение: обществу становится наконец-таки ясно, что сотворивший все эти несуразицы человек попросту болен, а у нарушителя общественного спокойствия вслед за припадком неистового буйства следует вполне закономерное в таких случаях улучшение состояния здоровья. Увы, полного выздоровления у Ставрогина не произойдет, несмотря на двухмесячное домашнее лечение по рекомендациям «известного врача из Москвы» и последующие «путешествия по заграницам».

Ах, если б этим можно было помочь всем несчастным! Герой Достоевского по-прежнему остается больным человеком, за маской какого-то «загадочного сфинкса» таящим совершенное душевное отупение. «Он ничего не ищет, ни к чему определенному не стремится, — констатирует в своем анализе Дмитрий Александрович Аменицкий, — никого не любит, чужд всяких привязанностей. Для него нет ничего святого, ничего морально ценного, ничего такого, что заставило бы дрогнуть сердечные струны самого заурядного человека». Благодаря этому Ставрогин оказывается, к изумлению, а то и к восхищению окружающих, способным стоически переносить «удары судьбы» и сохранять видимое душевное спокойствие «в самые, казалось бы, критические моменты его жизни», как, например, при получении оплеухи от Шатова.

Замечательно, что среди почитателей творчества Достоевского находятся люди, считающие за благо брать в этом отношении со Ставрогина пример! Однако то, что кажется иным геройством или даже высочайшим уровнем духовности, по сути, оказывается лишь «проявлением безыдейных волевых тормозов, с одной стороны, и импульсивных порывов, с другой». В определенных обстоятельствах жизни душевная тупость проступает во всей своей ужасающей наготе. Когда, например, Николай Всеволодович без тени какого-либо смущения, обыденно и твердо признается матери в нелепой женитьбе на Лебядкиной, или когда он общается с членами тайного общества, руководимого Верховенским-младшим, не проявляя своих симпатий ни к целям организации, ни к ее участникам. Его отношение к этим людям такое же, как и к петербургским «бессапожным чиновникам», к компании капитана Лебядкина с Федькой-каторжным и другим темным элементам. Герой Достоевского как бы и вправду претворяет в жизнь резонерскую идею «соединения со всем сущим». Между тем опустошение его личности неуклонно нарастает, что и приводит, в конце концов, к самоубийству. В свете всего сказанного оно выглядит закономерно: человеку уже нечем жить, и он бессильно валится, словно ствол давно прогнившего дерева.

Чрезвычайно интересно, кто мог послужить прототипом образа Ставрогина? Пока это неизвестно. Широко распространено мнение, что в этом любимом, по признанию самого создателя, образе отразились черты одной из ярчайших фигур ближайшего окружения Достоевского 40-х годов — Николая Спешнева. Однако при всей «многоумной спокойной непроницаемости» этого человека, при всей его холодности и загадочности, при всей, так и хочется сказать, инакости в кругу общения, никаких убедительных доказательств того, что все эти качества порождены именно психическим заболеванием, нет. Возможно, впрочем, что Достоевский, как бы пребывая в некоем наваждении, мог оттолкнуться от образа Спешнева, лишь усилив его характерные черты, доведя их до крайней степени выражения. Иными словами, превратил личность шизоидного склада в законченного шизофреника. Другое дело, что в этом случае, как и в реальной жизни, при манифестации психоза начальное количество уже перешло в принципиально новое качество, и созданный образ приобрел столь новые характеристики, что также утратил связь со своим прототипом, как заболевший человек утрачивает связь с тем собой, каким он был до развития болезни.