Знание-сила, 2007 № 12 (966)

Последняя интерпретация подключает философско-эстестическую проблематику, фундаментальную для XX века: статус события, соотношение фабулы и сюжета, последовательность и одновременность как проблема художественного повествования. Повествовательное искусство европейского модернизма было озабочено тем, как изобразить событие или их последовательность, чтобы это было, с одной стороны, не похоже на то, как делали в XIX веке, а с другой — так, чтобы было «похоже» на психологическую реальность, изображение которой было одной из первоочередных эстетических задач культуры XX века.

Противоположными путями здесь пошли Джойс, свернувший повествование в один день, и Пруст, развернувший его на всю жизнь. Техника одновременного изображения нескольких вариантов одного события (текст-образец — рассказ Акутагавы «В чаще»: несколько не сводимых друг к другу версий убийства, в одной из версий — самоубийства самурая) привела к тому, что стало в принципе непонятно, какой тип повествования отражает естественный ход вещей: «фабульный» (когда все идет в хронологическом порядке) или композиционно-сложный (когда последовательное передается как одновременное или вперемежку)?

И здесь речь не о простом техническом приеме. Суть в том, что каждый новый вариант развития событий опровергал истинность предыдущего, как в рассказе Борхеса «Три версии предательства Иуды» (другой текстобразец этой традиции). Поэтому вопрос упирался, в конечном счете, в природу соотношения времени и истины. И, похоже было, что ни того, ни другого нет вовсе, что можно лишь регистрировать факты, поскольку в момент придания фактам статуса событий встает вопрос: кто свидетельствует об этих событиях, какова цена этим свидетельствам?

В последнее десятилетие XX века неразберихой с истинами и временами писатели начали уже любоваться. Так, в «Школе для дураков» Соколова утверждается, что время движется не по календарю, а Бог знает как (события в романе то забегают вперед, то отступают назад, в соответствии с шизофренической логикой сознания главного героя). В «Хазарском словаре» Павича три версии принятия хазарами новой конфессии — православной, мусульманской и иудейской — равным образом истинны. Эстетическое сознание не смущает тот факт, что хазары приняли в трех возможных мирах три разные веры. Но любование красотой противоречий — причинно-следственных, модально-временных и онтологически-когнитивных — не означало, что такие проблемы перестали быть актуальными: ими мучались, в них вживались десятилетиями. Такие проблемы оказались под силу только большому, фундаментальному искусству, в том числе кино («Гражданин Кейн» Орсона Уэллса, «Орфей» Кокто, «Блоу-ап» Антониони, «Зеркало» Тарковского).

В фильме «Беги, Лола, беги» ставятся те же эстетические проблемы: какое описание более истинное — последовательное или одновременное? Какой вариант истории более подлинный? Как вообще структурировано время? И что значит начать историю «сначала»? Но эти ранние, мучительные эстетические проблемы решаются у Тыквера играючи, поскольку уже обкатаны в большой культуре и число их пользователей увеличилось на порядок.

«Матрица» братьев Вачовски (1999-2003) — один из культовых фильмов конца ХХ века, сочетание философской притчи, триллера и фантастической утопии. Фильм, удостоенный обсуждения философов (Славой Жижек), вплетает в свою проблематику самые актуальные темы культуры второй половины ХХ века: реальность, виртуальные реальности, события, текст, вымысел, бессознательное, время, измененное состояние сознания, картина мира, неомифологизм, массовая культура, пространство, сновидение...

Главный герой фильма хакер Нео — потенциальный Христос, до поры не знающий об этом. Он не знает и о том, что им интересуются, с одной стороны, спецслужбы, а с другой — человек с прозрачным именем Морфеус и его помощница, чье имя еще более прозрачно — Тринити. Морфеус рассказывает Нео о том, что реальность, в которой он, как ему кажется, живет, давно не существует: это виртуальная реальность, созданная по законам, сущность которых и передает слово «матрица». Матрица — генератор искусственной реальности, ложного мира. Задача Нео — спасти человечество, разрушив матрицу, чтобы человечество обрело реальный мир. Но прежде он должен поверить в то, что он сам — Мессия, «Тот Самый» (The One).

Мотив сомнения в своей идентичности — из самых важных здесь. В этом смысле традиционное евангельское неомифологическое осмысление накладывается на куда менее очевидную эдипальную проблематику. «Матрица», «Matrix», означает «матка, утроба». Матрица — электронная матка: она рождает виртуальную реальность, принимаемую пользователями за подлинную. Так главный вопрос, на который должен ответить герой фильма: «What is Matrix?» (Что такое Матрица?), переформулируется как вопрос «Что такое Мать, кто такая моя мать?»: вопрос Эдипа. В этом плане фигура прорицательницы ассоциируется с таким персонажем эдиповой истории, как Сфинкс.