Стал Савва томиться, объятья вспоминал, гулял в поле и мыслил: «Если кто — человек или дьявол — поможет соединиться с молодой женой, послужил бы дьяволу!». Не успел Савва скверную мысль в уме утвердить, как заметил бойкого юношу, который нагонял и подзывал его. Представился: родом из Устюга, сказал — родственник дальний, приехал по торговому делу, «ради конския покупки». Читатель сразу узнает, какого сорта этот «устюжский барышник», но Савва думал о своем: как по-прежнему с женой Бажена на любовном ложе сойтись. А бойкий юноша все понял: «Знаю скорбь твою! Что дашь мне, если помогу?» Все товары, всю прибыль, отвечал Савва. Юноша улыбнулся: «Знаю, богат твой отец! Да не знаешь, как мой отец богатее твоего! Что мне твои товары? Сделаешь мне рукописание некое, и я исполню желание твое...» «О ужас! О безумие! — восклицал автор. — Сильна лесть женская, ради нее Савва в погибель нисходит». При чем здесь «лесть женская», когда юноша сам желал? Но средневековое мнение возводило вокруг мужчины защитный круг, — за его пределы вытаскивала «женская злоба» или происки бесов. В повести мнимый устюжанин извлек пергамент, чернила и предложил начертать «писание». Молодой купец писал коряво, тогда продиктовал ему бес формулу служения дьяволу. И приказал весело: «Иди к лавке Бажена, он с радостью тебя примет!» Вернулся Савва в знакомый дом, «ненасытно и безпрестанно» впал в блуд, забыл праздники церковные и деловые поручения. Дошли до родителей слухи о непорядочной жизни Саввы. Фома-купец, «таковы глаголы слышав от жены своея, зело смутился умом своим и скоро написал епистолию к сыну Савве, дабы без всякого замедления оттуда ехал во град Казань...» «Чтобы увидеть, чадо, красоту лица твоего!» Для почтенной семьи Савва потерян, «красоту лица» утратил, любовные забавы бросил и отправился гулять с бесом, который с высоты своего обзора узнал, как купец Фома с речным караваном идет, забрать сына хочет, и предложил игриво: «Брат Савва! Доколе в маленьком городке жить будем... Давай погуляем!» Исчез купеческий сын, за одну ночь от Соликамска на Волгу перебрался. О подобных «полетах» рассуждали в те годы; некий юродивый сообщал: «пересен был демонской силой из Калуги в Киев» со скоростью современного поезда, за семь часов.
Традиционный порядок в повести разрушен. Надо бы так: купец Фома должен вытащить сына из «грязи блуда» для духовного исцеления. А тут представлены фантастические приключения. Автор не спешил избавить Савву от искушений, которые подсунул мнимый «родственник», но, напротив, представлял их живописно. Как в известном «чуде» о боярском сыне, который неистово предался пьянству и порокам. Везли его в монастырь «вдесятером», по дороге гадости изрыгал: «К какому тунеядцу меня везете?» У ворот монастыря закричал: «О черные люди!» Открылась первопричина дурного поведения боярского сына: увидел он бесов с топорами и копьями, «лица черные, как смола, очи медью горят», не хотят свою жертву отпустить. Но молитвой их победили.
Фома появился в доме пресловутого Бажена, когда герой исчез, след его простыл. А семейство растерялось: ночевал, ушел, к обеду ждали, но не вернулся! Пронесся Савва в воздухе и с подачи беса определился на военную службу. Остается руками развести: бес направляет, царю служить заставляет!
Алексей Юрганов в недавно изданной книге «Убить беса — путь от Средневековья к Новому времени» восклицает: «В повести о Савве Грудцыне бес устроитель, сила порядка.» Невообразимое нарушение! По мнению Юрганова, переход от культурноисторического пространства Средневековья к Новому времени «совершался со скоростью мысли». «Достаточно помыслить, не отрицая Бога и Святых, что болезни отступают не по воле Божьей и не молитвами, как человек оказывается за пределами средневековой культуры». Здоровье принадлежит не природе, но Богу; как ценный дар молитва здоровье приносит. «Дай Бог Вам здоровья!», — говорили недавно, не задумываясь о смысле.
Мир Средневековья населен постоянно присутствующей «нечистью». Знаменитый протопоп Аввакум сообщал: ночью бесы прискакали, множество их, один сел с домрой в углу, иные стали играть в гудки. В другую ночь пришел бес, четки из рук вышиб, но Аввакум продолжал молиться, а бес закричал так «зело жестоко», что ужаснулся протопоп. Виной всему просфора из «никонианской» церкви, которую некий человек принес. Сжег Аввакум просфору, и бесы убежали. Съел бы, заключал Аввакум, так бесы бы «затомили». Это «доморощенная» демонология. Опальный патриарх Никон изводил тюремщиков-монахов, писал царю: «Не вели им бесов в мою келью пускать!» Изображал невообразимое: бесов в облике монахов- старцев. В средневековых описаниях темной силы бесы не могли одновременно разжигать похоть или обольщать тщеславием, каждый искушал своим злом, побеждал или отлетал обессиленный; затем неслась следующая толпа, дразнила иным гнусным соблазном.