Сравниться по важности с фантастической привлекательностью иранских женщин может лишь полная невозможность усмотреть в них признаки восточной забитости. Стреляющие из-под чадры глаза при надобности могут сразить наповал. Тонкие интеллигентные лица, часто — очки в тонкой оправе и еще чаще хороший английский, — при таком содержании лишь форма и цвет роднят чадру с одеждой монахини. Трудно представить, чтобы иранец, напившись, бил жену — во-первых, в Иране сухой закон, во-вторых, ему, скорее всего, самому придется бежать в полицию искать защиты. Надо видеть иранских мужей, смиренно ждущих, пока их благоверные помолятся в мечети. Большинство разводов происходит по инициативе женщин. Иранки образованны, они составляют 55% студентов, обучение в государственных вузах бесплатное. Сев в российский самолет, они первым делом скидывают хиджаб, не дожидаясь взлета. Впрочем, вечерняя прогулка по главным улицам крупных городов показывает, что и небрежно сдвинутый на затылок хиджаб может быть очень эффектен. Витрины магазинов завлекают глубоко декольтированными платьями — их можно надевать дома, пригласив гостей. Подвенечные платья разрешены и не отличаются от наших.
Отношение к арабам после ираноиракской войны не слишком теплое, но к армянам относятся прекрасно.
Иран — многонациональное государство, всем народам разрешено иметь национальные школы, хотя преподавание там должно вестись только на фарси. Армянские школы — исключение: там обучение ведется на двух языках. Несмотря на сухой закон, христианам официально разрешено употребление вина во время религиозных церемоний. В других случаях они пьют его неофициально. Впрочем, мусульмане тоже выпить не дураки, а купить виски — нет проблем. Главное — пить дома. Стукачество, видимо, не в национальных традициях, а личная жизнь считается неприкосновенной. Это прежде всего побуждает считать Иран авторитарным, а не тоталитарным государством, хотя многое в нем и напоминает брежневские времена. Другой важный аргумент — свободный выезд за границу.
Иран — полусоциалистическое государство с раздутым и неэффективным государственным аппаратом и огромным госсектором в экономике. Долю последнего оценить трудно: иранская статистика доверия не внушает. Чиновники в привилегированном положении: имеют бесплатную медицинскую страховку (все прочие должны ее покупать сами), не перегружают себя работой — почтамт в Ширазе открыт только до двух часов. Почти не найти почтовых ящиков, да и путеводители не советуют их использовать. Вся страна покрыта сотовой связью — звонить можно и посреди пустыни, и с борта судна в Персидском заливе. Ресторанный счет, как правило, распечатан на компьютере (иногда даже по-английски), компьютеров — не меньше, чем у нас. На главных улицах полно банкоматов, но принимают они только карты местных банков.
Нам и мечтать не приходится о таком уровне обслуживания, как в Иране на внутренних авиарейсах. Авиаперевозки субсидируются — в стране, втрое превосходящей по территории Францию, с густой сетью внутренних авиалиний, стоимость самого дальнего перелета — не больше 50 долларов. Субсидируется и бензин, поэтому заправиться непросто. Средняя зарплата в Иране порядка 400 долларов, в Тегеране — в полтора раза выше, но субсидированное горючее и всевозможные дотации — это дешевые (и весьма качественные) продукты. Государство взвалило на себя громадные социальные обязательства. Вынесет ли оно их при падении цен на нефть? Вопрос не праздный и для некоторых других стран.
Самым неприятным для автора в Иране был стыд за плохой английский. Девушки в чадре, приходившие на помощь на базаре или на улице, говорили куда лучше. Молодые люди сами предлагали помощь, даже если она не требовалась — иранцы общительны и доброжелательны к иностранцам. Прекрасно говорят по-английски и многие немолодые иранцы, явно учившиеся до революции. На английском можно объясниться почти с каждым торговцем, кроме совсем простых людей. Все дорожные указатели и большинство вывесок — на двух языках при весьма скромном числе туристов. Кажется, страна не закрылась после исламской революции, а лишь на время прикрыла дверь, причем это время проходит, и могильщики «белой революции» шаха могут, по Марксу, оказаться ее душеприказчиками.