Знание-сила, 2008 № 09 (975)

Выбор вуза и высшего образования как такового носит в большинстве случаев нерациональный характер, хотя и может внешне выглядеть как сверхрациональный выбор полезной профессии (это почти обязательно профессия юриста, менеджера, экономиста-финансиста, психолога, добавим сюда еще PR, маркетинг и, пожалуй, все. Правда, говорят, что некоторые инженерные профессии, связанные с «трубой», также стали в почете.) Скрытая рациональность поступления в вуз состоит в том, что молодежь и их родители рассматривают его как некую «консервационную камеру». Здесь можно подождать, отсидеться, посмотреть, что будет, найти место «приземления» в будущей жизни, избежать службы в армии, провести время в престижном статусе, найти хлебное место и синекуру (хорошая зарплата при минимуме усилий — мечта всех студентов). (Об этом говорят исследования студентов, проведенные А.А. Овсянниковым, А. Г. Эфендиевым и других видными социологами.) Отсюда вывод: неожиданно проснувшаяся в обществе любовь к высшему образованию вовсе не равняется любви к фундаментальному знанию и науке. Общество увидело в высшей школе особый и уже существующий институциональный механизм амортизации, позволяющей несколько скомпенсировать жестокие коллизии эволюции социальной структуры.

И вот в основном такой «человеческий материал» поступает на наши факультеты. И другого «материала» нет, ибо в конце 90-х годов и особенно в начале следующего десятилетия в университеты пришла молодежь, не знающая никакого иного общества, кроме наличного. Она — полный и завершенный продукт аномии и новой социализации. Разумеется, исключения есть, и их бывает немало. Но не они определяют тенденцию. Судя по всему, Вы принадлежите к числу молодых людей, стремящихся возродить ценность чисто научного дискурса. Надеюсь, что среди тех, с кем Вы общаетесь, есть люди, подобные Вам.

Но на поверку много ли их в целом на вашем курсе, факультете? Думаю, нет.

Вот здесь и разворачивается настоящая драматургия. Почти с шекспировскими страстями. Студенты в своей массе на уровне драйва хотят useful knowledge («хлебного» знания, обеспечивающего синекуру). Это и не беда, и не вина этих студентов. Таков новый мир России, да и глобализированный мир в целом. Факультеты к этому не вполне готовы, ибо профессорско-преподавательский состав в значительной мере сформировался при прежнем режиме (что хорошо и плохо одновременно) и не очень чувствует эту новую реальность. Хотя и на наших факультетах уже немало весьма продвинутых коллег, которые вполне осознали истину полезного знания и строят на его эксплуатации свои карьеры. С другой стороны, полный переход на позиции useful knowledge с неизбежностью привел бы к полной аннигиляции традиционного фундаментального знания и превратил бы наши университеты, даже «императорские», в усовершенствованные подобия советских техникумов.

А что же студенты? Они, на уровне подсознания, чувствуют некое неблагополучие ситуации или, вернее, ее переходность. У них возникает синдром неопределенности, неясности, чувство дезориентированности учебного процесса. В более широком контексте студенты не знают, что им делать в этой жизни (хотя, повторяю, это незнание, когнитивный сбой внешне могут проявляться в виде своей противоположности, а именно: гиперактивности, гиперделовитости и гиперсфокусированности на личном успехе, которые позднее бумерангом ударят по студентам в виде благоприобретенного комплекса социальнопрофессиональной неполноценности и неполноты личного существования). Но, не имея возможности рационализировать и операционализировать это чувство, студенты высказывают многочисленные, подчас капризные и даже фрейдистские (на уровне невротичности) претензии к тем, кто ближе.

«Почему мы не занимаемся настоящей социологией?», «Где настоящие звезды социологической науки, которые обучают нас?», «Где настоящая фундаментальная социология в наших программах?», «Где мы будем работать в качестве настоящих социологов?», «Почему нет настоящей социологической практики?» и пр., и пр.

Но это и есть та самая смысловая инверсия, о которой речь шла выше. «Настоящая социология», по большому счету, современным студентам уже (именно уже, а не еще) исторически недоступна. Прискорбно, но факт. История вообще не только дает нам знание, но подчас и отнимает его, погружая в археологический слой. Причем уход в глубину археологического слоя происходит в гуманитарных областях не только, так сказать, с преодоленным знанием, но и знанием невостребованным, хотя по-своему сверхценным. Рискну предположить, что социология со всей своей сложностью, многомерностью, полисемантичностью, функциональной комплексностью, опорой на социологическое воображение — удел немногих. Она, было, попыталась стать (и в России тоже) массовой профессией, но, как говорят студенты, «обломилась», была отторгнута обществом, в том числе и западным, по причине ее избыточной сложности.