Знание-сила, 2008 № 11 (977)

В последний день июня 1948 года в Нью-Йорке прошла общественная презентация нового электронного прибора фирмы «Белл». Назавтра в «Нью-Йорк Таймс» после речей конгрессменов, тревожных новостей из Европы, биржевых котировок, обзора бейсбольных новостей на 46 странице в конце раздела «Новости радио», следом за пространной заметкой о возобновлении репортажей некой «несравненной мисс Брукс», четыре абзаца были посвящены и успеху «Белл». «Рабочие элементы прибора состоят всего лишь из двух тонких проволочек, прижатых к кусочку полупроводникового вещества... Вещество усиливает ток, подводимый к нему по одной проволочке, а другая проволочка отводит усиленный ток.» Так явился миру прибор под названием «транзистор».

Сообщение не взволновало широкую публику, поскольку никакого броского анонса не было вынесено на первую полосу. Разумеется, специалисты обратили на него пристальное внимание — птенец-то выпорхнул из гнезда «Белл», признанного премьера электроники, — однако многие еще долго «считали его какой-то умно придуманной рекламной штучкой фирмы». Настораживало, что презентация была открытой: раз военные разрешили показ, а их «цензура» была обязательна, значит, прибор для них неинтересен, и тогда у него заведомо немного шансов на просперити.

Уильям Шокли, научный руководитель транзисторного проекта (и, пожалуй что, главный солист нашей оратории) был раздражен. Он вообще не любил посещать штаб-квартиру «Белл», монотонное десятиэтажное здание почти кубической формы на Манхэттене, Вест-стрит, 463, а в сегодняшнюю жару, +101^о по Фаренгейту, это было особенно утомительно. Комфортно он чувствовал себя лишь в лабораториях, расположенных в Мюррей-Хилл, штат Нью-Джерси, где сама атмосфера «садового штата» и прогулки с работы домой через лесистые холмы настраивали на философский лад, и Шокли это ценил.

— Неужели «они» не понимают, что мы совершили решающий прорыв в физику твердого тела, в физику вообще, что это новая физика, а значит, последуют и другие изобретения? Неужели дрязги с русскими вокруг Западного Берлина, которые послезавтра все забудут, способны заслонить открытие, которое останется в веках? Или у «них» мозги и впрямь поплыли от нынешней жары? По-видимому, дело в том, что конструкция Браттейна-Бардина с этими дрожащими cat's whiskers (кошачьими усами) действительно не внушает доверия, слава создателю, я к ней непричастен.

— Впрочем, было бы еще хуже, — продолжал он свой внутренний монолог, — если бы публика нас «признала» и стала превозносить как изобретателей какого-нибудь нового бритвенного лезвия, а пошляки от электроники пустились бы в глубокомысленные рассуждения о децибелах и килогерцах и о том, когда на прилавках появятся слуховые аппараты размером в спичечный коробок. Ну, ничего, придет время, появится «мой» транзистор, и уж тогда-то мир ахнет.

В подобных размышлениях Шокли всегда с презрением отгораживался от «публики», от «них», нередко в ход шли язвительные сентенции Байрона или Шекспира — как-никак родился он в Англии и хотя прожил там три первых года, имел право хотя бы на толику британского снобизма и высокомерия.

Ремарка историка. Вряд ли справедливо было упрекать пришедших на презентацию в том, что они не разглядели ни новую физику, ни значимость транзистора. Сам Шокли с командой шли к этому пониманию два года, почему же посторонние должны воспринять все сразу, пусть даже и разжеванное? К тому же в пресс-релизе о транзисторе говорилось, что он «в некоторых случаях может использоваться вместо электронной лампы» — такое не очень- то зажигает. И все же нашелся посетитель, нет, не ученый, не инженер, а журналист, который в прогнозах оказался порадикальнее и самого Шокли, — «похоже, электронщики приготовили нам атомную бомбу величиной с горошину».

И совсем несправедлив был Шокли в осуждении газетчиков за их предпочтительный интерес к «дрязгам» вокруг Западного Берлина. Какие же это «дрязги»: 18 июня в Западной Германии была введена своя валюта, дойчмарки, а через неделю (и за 6 дней до презентации транзистора) в ответ «Советы» полностью блокировали Западный Берлин — именно эту дату, 24 июня 1948 года, историки позднее назвали «началом холодной войны». А вовсе не знаменитую фултоновскуюречь У.Черчилля (05.03.1946), замешанную более на желчи «постаревшего бульдога», уязвленного отставкой от большой политики, нежели на взвешенной оценке реальной ситуации в мире — «русские» все еще были в фаворе у Запада, и даже всесильный президент США Г.Трумэн пока не мог поддержать концепцию «железного занавеса». Так что сенсационность блокады Берлина была, конечно же, несопоставима с известием о транзисторе.

Презентация — итог, подведение черты; мысли Шокли невольно обратились к тому, как все начиналось...

Первый кремниевый транзистор. 1950 год

«Феликс» — основа вычислительной техники дотранзисторной эпохи

Часть первая