Знание-сила, 2008 № 11 (977)

Вроде бы и доказывать нечего, настолько все очевидно, однако «его величество эксперимент» обязателен. Начали пробовать и — мимо. Никакая «сетка» ни при каких потенциалах ничем не управляла, ток, протекавший вдоль полупроводникового образца, оставался неизменным. Жаль, что сразу не получилось, но вообще-то это почти ожидалось. Дело в том, что тогдашний «главный» полупроводник — закись меди — был настолько дефектен и загрязнен неизвестными примесями, что его и полупроводником-то можно было считать с большой натяжкой. Правда, на закиси меди делали выпрямительные диоды, весьма несовершенные, но для более тонких экспериментов она, очевидно, не годилась. Получалось так, что американцы отступили от собственной традиции — строить «высокую физику» на технологически совершенных материалах и точнейшем инструментарии. Шокли готов был перейти к «разбору полетов» и устранению дефектов, но... В тишину лаборатории ворвалась большая жизнь — грянула Вторая мировая война, научные проблемы как-то вмиг пожухли, Шокли поступил в распоряжение военных, занимался то радиолокационным оборудованием, то планированием операций против немецких и японских подводных лодок, и закончил войну консультантом при канцелярии военного министра.

Ремарка историка. Военным он понравился. Широко эрудированный профессионал-теоретик, он легко мог переключиться с одной проблемы на другую. И все же не это главное. Шокли был «истинным американцем», преданным традиционным американским ценностям, без каких-либо левацких заскоков, чем в ту пору грешили интеллектуалы. Позднее, в 1960-е годы, когда Шокли «выпал» из полупроводников, благосклонность военных оказалась ему очень кстати: его приглашали консультантом то в какой-нибудь комитет при президенте, то — в НАСА.

С весны 1945 года началось постепенное сокращение времени, уделяемого Шокли военным проблемам, а полностью война для него закончилась после капитуляции Японии в августе-сентябре 1945 года.

Окончание следует.

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ЛИРИКА

Ольга Балла

Цивилизация незащищенных

Если бы наш мегаполис посетили инопланетяне, у них, подозреваю, могли бы найтись некоторые основания принять огромные рекламные плакаты, щиты и прочие биллборды за самостоятельные сущности. Слишком по-хозяйски они ведут себя в городском пространстве — гораздо увереннее, чем многие другие его элементы. Они живут собственной жизнью — и диктуют пространству собственную, совершенно неисследимую логику.

«Арбуз?.. Мята?..» — размышляет вслух надпись, растянутая над улицей, о сущности жвачки. «Счастье есть!» — доверительно сообщает надпись на тумбе и сразу же вздыхает: «К сожалению, оно доступно только зарегистрированным пользователям». «НЕВСКОЕ»! — трубит третья, имея в виду пиво. А четвертая, во весь забор — снизу доверху — сообщает нечто и вовсе несуразное: «The телки». Какой связный текст образуют эти сообщения — интересная задачка для инопланетного гостя.

И все это огромными буквами, которые не говорят — орут, вопиют, взывают, настаивают, требуют, заискивают, будоражат. Хорошо еще, что в основном беззвучно. И все это не приводит реципиента в замешательство единственно потому, что он не инопланетянин и уверен, что происходящее в порядке вещей.

Если уж человека угораздило выйти на улицу, он может расстаться со всякой надеждой остаться наедине с самим собой. Даже в маршрутке, с одной стороны, поет в уши радио, где ведущие затыкают паузы между песнями — ммм... вдохновенной импровизацией, а с другой — перед глазами висит экран, на котором рекламируется что-то, не имеющее к тебе ни малейшего отношения. Ни в какую цельность все это и не думает складываться, не затем существует. Существует оно, кажется, с единственной целью: постоянно, каждую минуту доискиваться твоего внимания. Пусть не сознательного, не важно. Важно, чтобы хоть как-то было замечено.

Улица окликает тебя, одергивает, лезет тебе в глаза, в воображение, в область сокровенных желаний и страхов, давит на совесть. Ладно бы еще пиво со жвачкой и телками — на это вполне можно не обращать внимания, особенно когда ни то, ни другое, ни третье тебя не волнует. Бывает кое-что и посерьезнее. «Вы боитесь одиночества?» — спрашивает в лоб громадный плакат. И отвечает от имени детей-сирот: «Мы тоже». И хватает за душу — деться некуда: «Вы можете им помочь прямо сейчас».

Но даже если отвлечься от содержательной стороны всего, что нам сообщается — не понимать, допустим, языка — то остается еще сторона формальная. От нее деться действительно некуда, даже если мы не понимаем ничего вообще: она действует сугубо физиологически. Минуя душу, она адресуется напрямую к телу. Крупные формы, прямые линии, жесткие углы, яркие — до нереальности — краски меняют телесные состояния человека, определяют его реакции еще до того, как он успеет что бы то ни было подумать по этому поводу.