Знание-сила, 2008 № 11 (977)

Какие цели ставила я перед собой, переходя с физфака на экономфак и избирая тем самым новый, более привлекательный жизненный путь? Главным, что руководило мною, был интерес к человеческой жизни и управляющим ею законам. Я была ошарашена и ослеплена «Капиталом», величием и последовательностью Марксовой мысли, находящей порядок и внутренние законы там, где непосредственно виден хаос. Первое, чего мне хотелось, это узнать, понять и освоить Великое Знание. Второе — передать его другим (ибо я видела перед собой путь преподавателя политэкономии). И третье (где-то вдали, словно бы в дымке) — самой искать и находить еще не познанные закономерности и добавлять свои «завитушки» к величественному зданию Экономической науки.

Уже во время учебы на факультете я стала понимать, что политэкономия социализма разработана на порядок слабее политэкономии капитализма. Что законы развития социалистической экономики выглядят удивительно убого и плоско[* Особенно удивил меня «закон непрерывного повышения производительности труда». Сиди себе на печке, ничего не делай, а производительность труда будет сама собой повышаться. Какая все-таки глупость, а ведь нас заставляли учить ее и пересказывать на экзаменах.], что многие из них, по сути, не обоснованы. Уже тогда удивляли меня работы, где говорилось, что те или иные законы социализма «не выполняются». Может ли не выполняться физический закон? Любое отклонение от его нормативов означает открытие нового явления. А вот «закон планомерного пропорционального развития социалистической экономики» почему-то может не выполняться и тем не менее оставаться «законом». Таким образом, к окончанию МГУ я уже понимала, что обогатиться знанием законов развития своего общества путем изучения научной литературы вряд ли возможно, а преподавать то, чего сам не понимаешь или что тебя совершенно не устраивает, очень трудно. И следовательно, главной становится третья цель, с той разницей, что речь идет не об украшении готового здания красивым орнаментом, а о строительстве нового здания или, самое малое, — о коренной реконструкции старого. Значит, не преподавание, а научная деятельность.

Работа в Институте экономики в 1950-х годах дополнительно убедила меня в том, что политэкономии социализма, в сущности, не было. Во время экспедиций в село я видела реальную экономическую действительность и пыталась интерпретировать ее в терминах известных законов (прежде всего «закона распределения по труду»), но она в рамки этих «законов» не лезла. На семинарах же и ученых советах института я приобщалась к тогдашней экономической теории и поражалась ее отрыву от практики. На своем узеньком частном участке я пыталась построить теорию, охватывающую и объясняющую реальную практику. Наталкивалась на идеологические возражения типа «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Иногда бывала бита, иногда оказывалась «на коне», но, в общем, двигалась вперед.

Потом, после защиты докторской диссертации, я была вынуждена перейти в социологию, которую совершенно не знала. И на несколько лет, может быть десять и более, на первый план вышла задача познания того, что наработано до меня. Не скажу, что справилась с ней хорошо. Специального времени для изучения зарубежной социологической литературы не было, все время надо было что-то писать и руководить коллективом людей, и я плохо представляю, как можно было изменить это положение. Вечно некогда, некогда, некогда, вечно давит какое-то срочное дело, чаще не одно, а несколько сразу. Таким образом, в социологии мне сразу пришлось совместить овладение важнейшими категориями и методами с проведением собственных исследований.

Последние требовали теоретической базы, и мне пришлось разрабатывать частные социологические теории миграции населения из сел в города, социальных отношений города и деревни, методологию системного изучения села. Казалось бы, хорошо, это та самая работа с научными абстракциями, которая зовется наукой. Однако, чтобы крепко вписаться в здание Социологии в качестве одной из его опор, мои работы, мне кажется, в недостаточной мере продолжают сложившиеся научные традиции и потому часто стоят особняком. Правда, теперь в нашем институте сложилась целая научная школа, работающая именно в этой традиции, и иногда приходится слышать, что это — самая интересная и продуктивная школа в Союзе. Но все же мы недостаточно полно владеем научной литературой, особенно зарубежной. Здесь у меня больное место.