Знание-сила, 2008 № 12 (978)

Может быть, большевикам просто не хватило последовательности своего оруэлловского близнеца, чтобы отказаться от культурного наследия прошлых веков, запретить всякое упоминание о нем и сажать за нарушение запрета, как это происходит в антиутопии Рея Бредбери «450 градусов по Фаренгейту». И все-таки следует признать, что советская власть добилась сокрушительных успехов: чуть-чуть похолодает в воздухе, только-только выйдет из моды демократическая лексика, как с экранов телевизоров, особенно в выступлениях политиков любого ранга, потоком извергаются советизмы, советские обороты речи, конструкции советского языка. Об этом в Интернете вы найдете массу ядовитых замечаний — как тех, кто обличает нынешнюю элиту в измене демократическим идеалам, так и тех, кто обличает их в вынужденном возврате к могучему советскому языку, оттого что ничего другого они выдумать не в состоянии.

Можно действительно заметить возврат некоторых чисто советских оборотов речи: например, торжественно безличные конструкции, когда действующее лицо неизвестно — и, значит, ответственности ни за что не несет, — срабатывает круговая порука типа «ЦК КПСС постановил.., на заседании обсуждалось» и т.д. Начало 90-х в газетах ознаменовалось уходом безличных конструкций и взамен даже излишним нанизыванием имен и должностей как источников информации, так и лиц, непосредственно принимавших решения. С тех пор власть опять стала сугубо непрозрачна, вступила в права круговая порука, и опять официальные формулировки приобрели торжественно коллективную безличность. В Интернете найдете другие многочисленные примеры советизмов в речи политиков и в политической публицистике и их анализ, (Google предлагает 445 ссылок на запрос «Советизмы в языке современных российских политиков».)

Интересен сам механизм выработки новояза. Не было Единого центра, в котором бы вырабатывались газетные штампы, рекомендовались образцы статей на политические и хозяйственные темы и т.д. (некоторые образцы канцелярита как раз вывешивались в учреждениях, где нужно что- нибудь чисто бюрократическое написать или заполнить — очень удобно и не надо учить этому в школе). Тем не менее режим, несомненно, формировал этот особый стиль через своих проводников: главных редакторов и заведующих отделами, которые подбирались очень тщательно и должны были постоянно подтверждать свою политическую благонадежность (но никак не особую грамотность или художественность статей) перед секретарями партийных органов по идеологии, перед бюро райкомов и обкомов, а те — перед вышестоящим начальством; авторы текстов для газет, радио, позже и телевидения, если хотели получать заказы, тоже должны были постоянно подтверждать свою преданность непосредственному начальству, поскольку независимых от власти источников дохода, как известно, с 30-х годов не было уже ни у кого. Читали про мышку, которой кладут в конце лабиринта лакомство, а каждый неправильный шаг наказывается ударом тока? Человек не глупее мышки.

Почему преданность режиму непременно обретала столь чудовищные языковые формы? И потому, что социальное происхождение ценилось выше красот стиля, и потому, что штампы помогали писать быстро и много, и потому, что с ними спокойнее: проверено, мин нет. Между прочим, публицистика фашистской Германии тоже оскорбляла вкус и языковое чутье немецких интеллигентов, хотя там не было толп малограмотных вчерашних крестьян. Как ни странно, язык тоталитаризма везде одинаково лжив, напыщен и безвкусен (тема «язык тоталитаризма» бьет все предыдущие рекорды: 250 000 предложений в Google. Значит, лгут все, кто готов с почестями похоронить наше прошлое — о нем помнит и размышляет новое поколение живущих в Интернете). Но это уже далеко не языковая проблема.

Хотя как сказать: почему-то многие, кто после революции или переворота обещал своему народу скорое светлое будущее, начинали с реформирования языка — так поступали не только большевики, но и французы времен якобинства и гильотины.

Идет ли сегодня целенаправленная работа по изменению русского языка, а вместе с тем и образа мыслей, и образа жизни? Думаю, да, идет. Целенаправленная, хотя, как обычно, цель — не само по себе изменение языка, но использование этих изменений как инструмента для достижения иных целей. Нет, это не заговор укрывшегося в Лондоне олигарха и не заговор озабоченного сохранением всеобщей лояльности правительства. Это работа постоянно растущей армии пока не слишком умелых и даже не слишком грамотных служителей рекламы.

О том, как реклама формирует потребности, а через них влияет на образ жизни и систему ценностей потенциальных потребителей, каковыми являемся мы все поголовно, написаны тома литературы, научной, публицистической и художественной (последней — опять-таки в жанре если не антиутопий, то сатиры). Большевикам нужна была лояльность; рекламщикам — намного меньше: всего лишь продвинуть товар на рынок. Результатов последние достигают ошеломительных, там, где и не собирались: в изменении языковой картины мира.