Знание-сила, 2009 № 01 (979)

Люди, даже крайне далекие от науки, но объединенные в социум, пропитанный волнами информации, чувствуют приближение чего-то важного, революционного, способного изменить их жизнь кардинальным образом, и тянутся к пониманию происходящего, испытывая интеллектуальный дискомфорт от недостатка знаний. Поэтому труд и талант тех, кто способен вернуть миллионам ощущение стабильности — иллюзию понимания окружающего мира, его устройства, действующих в нем механизмов и сил, — неминуемо будут востребованы. Голод познания, сейчас временно заглушенный мишурой освоения новых реалий и возможностей, способов убить время, этот присущий человеку как виду голод властно потребует удовлетворения. Он во многие разы сильнее легкого недоедания разного типа последних и предпоследних героев, он вообще служит тем главным признаком, что выделяет человека из всего живого мира.

Но даже если я ошибаюсь в своем оптимизме и ждать, когда люди устанут восхищаться шарлатанами и обратят свои взоры на мыслителей, придется долго, то и в этом горьком случае есть прямой резон освоить азы научной журналистики, как мы учим в детстве математику и историю с географией, хотя не собираемся стать ни ньютонами, ни карамзинами, ни васко-да-гамами.

При всем этом мое собственное отношение к ситуации, сложившейся в нашем научном сообществе, далеко от восхищения. Я абсолютно не согласен со становящейся все более популярной среди отечественных ученых идеей, что единственный долг ученого — это обнаруживать новые законы Природы, и больше никаких обязательств перед Богом, людьми и самим собой. У науки и творящих ее ученых есть долг перед всеми нами — это необходимость передать полученные ими крупицы нового следующим поколениям, без чего расширенное воспроизводство знания в принципе невозможно. С этой точки зрения адекватную модель ученого дает афористичное высказывание, стоящее словесным эпиграфом к этому тексту. Глядя с высоты долгой истории и эволюции человечества, ученый представляется не чем иным, как неким устройством, впитывающим знания о Природе, чтобы производить новые знания о ней же. Устройство это формируется культурой и существует в ней, оно построено из опыта бесчисленных поколений, когда-либо живших на Земле, их верований и умений, успехов и неудач, озарений и просчетов. Устройство это порой бывает умным, часто слепым или глухим к намекам Природы, разбросанным вокруг и почти всегда — немым, не способным себя выразить.

Гравюра Маурица Эшера «Все меньше и меньше»

Так вот задача научных журналистов — побороть эту немоту, стать, образно говоря, губами и языками ученых, а нередко и их глазами и ушами.

Разумеется, налицо голый схематизм, грубое упрощение. Конечно, исследователь — это не просто устройство, а такое, что способно к совершенствованию. Но генеральная идея состоит в том, что сам механизм науки как саморазвивающейся системы требует от ее творцов, ученых, передавать полученные ими знания другим людям, потому что только следующие поколения, если они будут правильно обучены и воспитаны, смогут найти ответы на постоянно возникающие в науке все новые и новые вопросы. За последние несколько сот лет мы достаточно поумнели для того, чтобы перестать верить, будто науке под силу раскрыть все тайны Природы. Напротив, чем глубже проникает она в эти загадки и шарады, тем яснее становится, что объем неизведанного больше — и всегда или, во всяком случае, очень долго — будет больше того, что нам известно. Каждое новое открытие расширяет горизонты того, что предстоит узнать, поскольку открывает новые миры, о которых ранее и не подозревали.

Это — конец прелюдии, ставящей вечный вопрос для российской интеллигенции, вопрос, корни которого — в названии знаменитого романа, написанного Николаем Гавриловичем Чернышевским. Роман этот — блестящий пример популяризации наук, в данном случае социальных. Хотя, с точки зрения чистой литературы, написан он из рук вон плохо, хотя язык его довольно-таки суконный, а сюжет донельзя примитивен, роман «Что делать?» пользовался огромным успехом у российской интеллигенции именно потому, что очень понятно, в образной форме выразил суть новых революционных идей, нарисовал уголок социалистического общества таким, каким он виделся революционным демократам того времени, которые, однако, писали об этом грядущем рае на земле совершенно заумные статьи и произносили мало кому понятные речи. Таким образом, можно сказать, что революция октября семнадцатого года, последствия которой мы еще долго будем ощущать, была до известной степени подготовлена талантом научного журналиста, популяризировавшего новые социальные идеи. Недаром с такой язвительностью, даже злобой, ему вовсе несвойственной, обрушился на него Владимир Набоков в своем «Даре», Чернышевскому посвященном.

Предисловие