Знание-сила, 2009 № 04 (982)

В том же 1948 году в бедной послевоенной Москве юный Феликс Березин поступил на мехмат МГУ. Ибо на физфак его не взяли: не та национальность у матери, а сын записал эту национальность в свой паспорт в 16 лет! Хотя в милиции его долго уговаривали… Но на мехмате «инвалидов пятого пункта» было много, и талантливый Феликс Березин без особого труда нашел свое место в общем строю. Он специализировался по функциональному анализу — сиречь по геометрии бесконечномерных пространств, которая особенно близка к теоретической физике. Шефом Березина стал Израиль Гельфанд — самый даровитый и настырный из учеников великого Колмогорова. В военные годы Гельфанд сделал много важных прикладных работ. Но в процессе борьбы с космополитизмом его отодвинули на задний план — так что педагогикой высших научных достижений Гельфанд занимался почти подпольно.

Ван дер Варден

Феликс Березин

Израиль Гельфанд

Эта подпольщина затянулась до своевременной смерти Сталина в 1953 году. Той весною Феликс Березин окончил мехмат — и был распределен учителем математики в вечернюю школу рабочей молодежи. Там он трудился до ХХ съезда КПСС; после этого многое стало возможным. Гельфанд был избран членом-корреспондентом Академии наук, а Березин стал младшим научным сотрудником мехмата. В последующие 10 лет он защитил обе научные диссертации — но выше старшего научного сотрудника в чине так и не поднялся. Слишком крепкая память была у старых зубров из мехматского партбюро. Даже ректор И. Г. Петровский не мог перешибить эту традицию! Да ведь он же беспартийный был — хотя и академик, и герой. Не диво, что Гельфанд был избран академиком лишь в эпоху Черненко, когда маразм и развал в верхах КПСС достигли апогея.

Однако в научном творчестве молодой Березин добился почти полной свободы. Вскоре он стал живым мостом между двумя почти враждебными лагерями квантовой теории: физическим (где властвовал ревнивый Лев Ландау) и математическим, где преобладала школа Николая Боголюбова. Редкий и трудный талант Березина позволял ему в равной мере понимать математиков и физиков. Оттого он вернее всех чувствовал, какие физические новинки достойны скорейшего импорта в строгий мир математики.

Сначала появилась книга «Метод вторичного квантования». В ней беспристрастно рассмотрен весь зоопарк возможных симметрий элементарных физических объектов, включая фермионы. Их открыл в 1930 году великий молчун Поль Дирак. Теперь чуть более говорливый Феликс Березин ввел эти чудесные объекты в геометрию — наряду с привычными векторами. Но за аналитической геометрией неизбежно следует классический анализ: искусство дифференцировать либо интегрировать любые объекты алгебры или геометрии. Березин впервые научился интегрировать фермионы. Так в конце 1960-х годов был заложен математический фундамент будущей теории суперсимметрий.

В 1970 году о ней заявили еретики-физики: в этот раз москвичи Юрий Гольберг и Евгений Лихтман. Еще через три года эта идея расцвела в США — в хорошо подготовленных умах Бруно Зумино и его единомышленников. Тем временем младшие ученики Березина увлеченно строили «суперматематику», обобщая привычные группы Ли и многообразия Римана на случай антикоммутирующих переменных…

А в МГУ меж тем сменился ректор. Уязвленный партократами, умер от инфаркта математик Петровский. Его сменил достойный физик Рэм Хохлов — знаток лазеров и хороший альпинист. Кажется, что это был последний коммунист с человеческим лицом в научной верхушке СССР. На мехмате запахло реформами, и Березин решил в них участвовать. В 1976 году он написал ректору большое письмо с подробным изложением тех бед, к которым ведет мехмат группа бездарей с партбилетами. Если их не укротить вовремя, то наши лучшие математики покинут мехмат — как покинули Геттинген лучшие германские математики после 1933 года!

Хохлов пригласил Березина к себе и имел с ним долгую беседу. Обещая вмешаться в мехматские неурядицы, ректор заметил: «Жаль, что Вы и Ваши единомышленники на мехмате — не члены партии!» Березин мог лишь горько усмехнуться. Если бы в КПСС было место для честных и талантливых ученых, они давно выгнали бы оттуда приспособленцев и карьеристов. Но расклад сил иной: партийные чиновники не допускают к рулю научных профессионалов. Сам Хохлов попал на пост ректора МГУ лишь по воле большого партократа Суслова — в порядке эксперимента. В 1978 году эксперимент оборвался: Хохлов погиб в горах Памира. Его сменил другой физик — Логунов, более партийный, чем ученый.