Знание-сила, 2009 № 05 (983)

В то же время правительственные меры, направленные на реформирование образовательных систем, нередко не находят в обществе рациональной поддержки. Это отчасти объясняется тем, что при определении правительственной политики часто обнаруживаются идеологические мотивы, звучат высказывания «антипреподавательского-антиучительского» характера, в статусе тех, кто работает в высшей школе, обнаруживают излишнюю свободу, опасную левизну, часто также говорится о чрезмерной растрате финансовых средств на эти нужды, особенно на подготовку учителей. Аргументы специалистов воспринимаются чиновниками как из лишне теоретические и оторванные от реальной жизни. Тем не менее, если в условиях развитого гражданского общества все же существуют инструменты влияния на политические решения (вспомним, например, провал попытки внедрить право-консервативные стандарты по истории в школах США в середине 1990-х годов), то у нас «иной» подход игнорируется куда как легче. Сколько копий было сломано по вопросу о неприменимости систем тестирования в гуманитарных дисциплинах, но конечный результат известен всем.

Когда говорят о вхождении нашей страны в Болонскую систему, то это вызывает отторжение не потому, что использование европейского опыта в России неприменимо, а тем, как интерпретируется этот опыт. Обратим внимание: заимствование (если это явление можно так назвать) коснулось только формальной стороны дела и свелось к введению двухуровневой подготовки по системе бакалавр/магистр и к тезису о переходе к кредитно-модульной системе.

Хорошо известно, что само представление о бакалавриате и магистратуре отличается не только между США и Европой, но и в самих европейских странах. Когда вспоминают о российском дореволюционном опыте, то чаще предпочитают не упоминать о том, что тогдашняя магистратура имела мало общего с тем, что создается сегодня. По существу, она была системой докторской подготовки. Главное же состоит, на мой взгляд, в том, что сама сущность Болонской системы и в целом западноевропейского университетского образования в принципиальном плане отличается от того, как организуется высшее образование у нас. В большинстве европейских стран университеты действительно автономны, и не только потому, что до сих пор сохранили «суверенитет» над своей территорией, куда полиции и властям нет доступа, кроме как по приглашению. Не менее важно то, что они, и только они определяют содержание и формы организации подготовки студентов, в условиях же нашей образовательной вертикали такие права предоставлены лишь нескольким великим, которых можно пересчитать на пальцах одной руки. Попытка разделить образование на образование для элиты и для прочих социально опасна.

Если в первой половине 90-х российские высшие учебные заведения получили возможность самостоятельно разрабатывать учебные планы, то вскоре это было полностью сведено на нет внедрением так называемых стандартов, которые уже превратились в оковы для развития образовательной системы. Известно, что вуз имеет право использовать 5 % (!) учебного времени по своему усмотрению, но знают ли господа чиновники, что при лицензировании учебных планов компьютерная программа не допускает отступления от предписанного стандарта даже на один час! Небесспорной является существующая система лицензирования образовательных программ через УМО, которая на практике ставит большинство вузов и факультетов в положение просителей, при этом великие вузы легко устанавливают собственные правила, например, требуя предоставления документов, вовсе отсутствующих в федеральном перечне. Я убежден, что никакая Болонская система не будет работать, если все вузы не получат должную самостоятельность, а на смену стандартам не придут общие требования, ориентированные на конечную цель подготовки студента, и рекомендации.

Большой бедой нашего высшего образования является снобизм, проявляющийся в стремлении идентифицировать себя в качестве особых, и взгляд свысока на тех, кого не относят к этой категории. Если министерство установило критериальные значения для университетов, академий и институтов, то зачем же сеять психологический дискомфорт, заявляя, что поторопились, что они недостойны? Почему столичные вузы изначально выше провинциальных? Почему университеты «классические» «от природы» выше педагогических? Разве не снобизм — и насаждаемый свыше, и процветающий в наших душах — заставил десятки педагогических вузов в последние пятнадцать лет добиваться (и получить) звание «классических» или, на худой конец, гуманитарных университетов?