Знание-сила, 2009 № 05 (983)

Образы, однако, не правят нашим сознанием в одиночку. Многое значат для него и звуки. В незапамятные времена наши далекие предки общались при помощи криков и возгласов, подобно нашим меньшим братьям. Мы и сегодня широко используем этот первобытный язык — вздох, смех, всхлип, свист, покашливание часто лучше всего выражают наши чувства.

Мауриц Эшер. «Иной мир»

Следующим шагом в этом направлении стала последовательность образов, картинок, сопровождаемая звуками и словами. Другими словами, кино. Оно включает в себя три различных языка, два конкретных и один абстрактный. Образы и звуки, в частности, музыкальные, — это элементы конкретных языков, визуального и аудиального. Слова же, которые персонажи фильма говорят, поют или пишут, каждое из которых является абстракцией, обобщением — это элементы абстрактного языка.

Сергей Михайлович Эйзенштейн в двадцатые годы прошлого века мечтал построить мост между кино и наукой — он хотел объяснить с помощью киноискусства главный труд всей жизни Карла Маркса, его «Капитал». Тогда он не был понят, еще менее желание это отвечает духу сегодняшнего времени. Его фильм «Октябрь», о котором шла речь ранее, был построен на той же идее — использовать зрительные образы, определенным путем организованные и выстроенные, для того, чтобы сделать понятными людям сложные положения социальных наук.

Эскимосский язык, о котором тоже уже говорилось, действительно содержит 47 слов для обозначения различных видов снега, но при этом ни одного, означающего просто снег как таковой. Язык эскимосов конкретен, он лишен абстрагирования, и в этом величайшее различие между архаичным и современным мышлением. Например, люди той, прежней, я не тороплюсь назвать ее отсталой, культуры, не воспринимают нашу арифметику — им невдомек, как можно суммировать предметы, складывая животных и людей. Кино и телевидение разбудили древнее умение, спящее в каждом из нас, мыслить конкретными образами. Ведь невозможно изобразить на экране «снег вообще», только сугубо конкретный — грязный или белый, пушистый или слежавшийся, чистый или пропитавшийся кровью. Кино и телевидение, таким образом, вернули нас к символам, стоящим за словами языка, к их первородному конкретному значению. В своей знаменитой книге «Ответный удар» Герберт Маршалл Маклуэн писал, что триумф кинематографии, ставшей главным искусством наших дней, отбросил человечество на 3000 лет назад к дословесному языку звуковых и зрительных метафор.

«Метафора — это не просто один из тропов, приемов литературного языка, особое риторическое орудие, используемое для общения и убеждения. Напротив, метафора — это универсальное свойство людской ментальности, позволяющее нам постигать самих себя и окружающий мир, перенося знания, полученные в одной области, в другие. Поразительная вездесущность метафор — в языке, мышлении, науке, юриспруденции, искусстве, мифологии и культуре убеждает нас, что метафора — непременная составная часть нашей жизни. Очень во многом человеческие познавательные способности и возможности определяются естественным рефлексом думать метафорически», — писал Рэймонд Гиббс в книге «Поэтика мысли».

Если прибегнуть еще к одной метафоре, можно сказать, что сегодняшний разговор — это путешествие в прошлое: на всех наших предыдущих встречах в обязательном порядке присутствовали зрительные образы, иллюстрирующие ту или иную мысль. Чаще всего это были гравюры Маурица Эшера. Особый интерес для нас представляет собой его работа «День и ночь». Она стала лучшей иллюстрацией — и лучшим объяснением — совершенно новой и весьма продуктивной научной идеи «черно-белой» симметрии, или «антисимметрии», предложенной нашим знаменитым кристаллографом академиком Алексеем Шубниковым. С 1935 года Эшер был знаком со многими кристаллографами, которые не могли не видеть связь между создаваемыми им мозаиками и структурой естественных кристаллов, предмета изучения их науки. Но лишь в 1960 году сын Эшера Джордж, который едва ли случайно увлекся кристаллографией, унаследовав от отца любовь к мозаикам, убедил его выставить эту гравюру на Пятом конгрессе Союза кристаллографов, проходившем в Кембридже. Успех гравюры у делегатов конгресса был гигантским — ученые признавались, что им не под силу было бы выразить смысл новой теории с такой наглядностью, не говоря уж о чисто художественных достоинствах «Дня и ночи».

Мауриц Эшер. «День и ночь»

Вот отрывок из книги его биографа Бруно Эрнста «Волшебное зеркало М.К.Эшера»: