Знание-сила, 2009 № 08 (986)

И вот совсем недавно уважаемый Journal of Neuroscience сообщил об исследовании американского ученого Зайда, который занялся поставленным выше вопросом. Он опросил большую группу людей по специальной анкете, позволявшей выявить «ищущих риска», затем ввел этим людям определенное радиоактивное вещество, молекулы которого способны усаживаться на те точки нейронов, где обычно усаживаются молекулы допамина. А затем с помощью томографии выявил эти места (по излучению введенных молекул). Оказалось, что у людей, «ищущих риска», точек для приема допамина в определенном участке мозга существенно меньше, чем в норме. Можно думать поэтому, что у таких людей хуже работает отрицательная обратная связь, когда избыток молекул допамина, усевшихся на данный нейрон, подавляет дальнейший прием этих молекул. В отсутствии ограничительного механизма, говорит Зайд, нейроны таких людей выделяют слишком много допамина, который сильно действует на какие-то иные участки мозга, связанные с рискованным поведением, и эти участки активизируются.

Очень интересно, но как-то непонятно. Пока что ясно лишь, что разница между нормальными людьми и «ищущими риска» — в числе допаминовых «точек» (рецепторов) в каком-то участке мозга. Но что, собственно, порождает эту разницу — какие-то гены или разное воспитание, или частое пребывание в ситуациях, требующих рискованного поведения? Так что поиск молекулярных механизмов нашего поведения, видимо, придется продолжить.

Рисунки А. Сарафанова

СОВЕТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

Одноразовость

Ирина Глущенко

Современное общество производит невообразимое количество мусора. В некоторых странах его обработка превращается в крупную отрасль экономики. Каждый раз недоумеваешь, откуда столько ненужного пластика, рваных оберток, использованных пакетов, которые все прибывают и прибывают, грозя затопить квартиру. Ощущение, что покупаешь не товары, а сплошную упаковку. Хлеб — в пакетах. Булочки — тоже. Конфеты — на пенопластовом корытце, затянутом полиэтиленом. Йогурты — в коробочках. Прежде чем начать есть, надо вооружиться ножницами. Разрезали пакетик с кофе «3 в одном». Высыпали в чашку. Разрезали пакетик с булочкой. Лапшу «Доширак» залили кипятком — коробочку выбросили. Раньше выносили мусор раз в два дня; теперь таскаем по три пакета в день, и это, видимо, еще не конец.

Парадоксальным образом неостановимый поток мусора оказывается частью рыночного изобилия. Это то самое изобилие, о котором советские граждане тайно мечтали, вглядываясь в кадры западных кинофильмов и упоенно слушая рассказы соотечественников, побывавших в загранкомандировках. Обертки, упаковки, пакеты воспринимались не как напасть, а как нечто, добавлявшее прелести процессу потребления. Нарядная оберточная бумага, красивые коробочки из-под печенья, например, — все это было невозможно выбрасывать. Жалко было.

Не надо забывать, что понятие дизайна у нас просто отсутствовало: вещи часто были унылы и безобразны, так что все эти яркие, разноцветные предметы буквально скрашивали жизнь.

Кто-то вспоминал, что когда впервые очутился за границей, ему показалось, что он из черно-белого кино попал в цветное.

Я училась во «французской» школе. Частью образовательного процесса были «настоящие французы» — школьники, которые приезжали два раза в год. Они дарили нам подарки: я, например, как-то получила гольфы в коробочке. Ценность этих коричневых эластичных гольфов была, конечно, велика, но ценность коробочки, казалось, еще больше. Эту дивную красоту так и подмывало поставить на видное место для украшения интерьера.

Уже в студенческие годы кто-то подарил мне западную губку для мытья посуды. Она опять же помещалась в картонной упаковочке — из тех, что сегодня мы безжалостно выбрасываем в мусорное ведро. Каждый раз, помыв посуду, я помещала влажную еще губку обратно в упаковку, до тех пор, пока та не размокла окончательно.