Знание в контексте

Контекстуальный реализм, который мы принимаем в качестве основания новой эпистемологии, не доктрина, не защита одной реалистической доктрины против другой, не специфическая – «контекстуальная» – форма реализма. Это критика любых форм абсолютизма и антиреализма путём выявления и устранения ложных предпосылок и концептуальных смешений, включая те разновидности антиреализма, которые представляются как новые формы реализма. На наш взгляд, контекстуальный реализм не только совместим с эпистемологией сначала-знания Уильямсона, но и является её подлинным метафизическим основанием [23].

3. Реализм и первичность знания

Уильямсон и Бенуа – антиредуктивные реалисты. Для Уильямсона всё есть то, что оно есть, и ничто другое, а «реальность – это просто то, что есть на самом деле. Просто называя нечто реальностью, мы оставляем совершенно открытым вопрос относительно того, что это такое» [24]. Для Бенуа «реальность просто такова, какова она есть» [25, p. 22]. Он также говорит: «Реальность всегда лишь то, что она есть, и, следовательно, a priori нет смысла спрашивать, истинна она или ложна» [26]. Истина и знание вторичны. Аналогичным образом для реализма Уильямсона «знает р концептуально не предшествует р» [23, р. 243]. Что касается эпистемологии, то Бенуа, как и Уильямсон, принимает тезис первичности и нередуцируемости знания [27, ch. 2].

Т. Уильямсон принадлежит к оксфордской традиции, начало которой положили Дж. К. Вилсон и Г. А. Причард – реалисты начала 20 века. В эту же традицию вписывается и Ж. Бенуа. Для Д. К. Вилсона знание не может быть охарактеризовано в каких-то других терминах: знание – не мнение, удовлетворяющее некоторым условиям [28]. Аналогичным образом для Г. А. Причарда, критикующего эпистемологию Канта, знание примитивно, построение теории знания или его объяснение в других терминах (как это делает Кант) невозможно [29]. Первичность знания утверждает и кембриджский философ Л. Витгенштейн. Для него, как и для Гёте, «сначала действие». Как показывает Ж. Бенуа, в рамках философии Витгенштейна это равносильно утверждению «сначала слово» (Иоанн) [11]. Другими словами, первичны витгенштейновские языковые игры, а «понятие знания, – как пишет Витгенштейн, – сопряжено с понятием языковой игры» [30, § 560][11]. Витгенштейновские «языковые игры» суть когнитивные или практические действия. Таким образом, имплицитно Витгенштейн проводит аналогию между знанием и действием. Эту же аналогию в рамках своей эпистемологии сначала-знания устанавливает и Т. Уильямсон. Оба философа, Витгенштейн и Уильямсон, также реалисты[12]. Для другого философа обыденного языка и реалиста обыденного смысла – оксфордского философа Дж. Л. Остина высказывание «Я знаю, что…» не является дескриптивным, а аналогично высказыванию «Я обещаю, что…». Для Остина, как пишет Г. Лонгворт, «знание – базовая форма понимания того, каким образом вещи есть, а не гибрид мнения и дополнительных условий. (…) Остин считает, что знание – это результат успешного применения способности к суждению, которую он рассматривает как способность к языку в соответствующих обстоятельствах» [31] (см. также [32–33]).

Анализ позиций Д. К. Вилсона и Г. А. Причарда показывает, что они содержат элементы грамматического (концептуального) анализа, впоследствии разработанного Витгенштейном. Вилсон поначалу занимал идеалистическую позицию, но затем отвергнул точку зрения, что знание познающего и познаваемое взаимозависимы, утверждая, что познание не оказывает влияния на то, что познаётся: «Вы можете не в большей мере воздействовать на объект, познавая его, чем Вы можете ‘просить Коллегиат, поглаживая купол Святого Павла’ (…) Очевидно, что если, познавая, мы с чем-то ‘что-то делаем’, мы это делаем не с познаваемым объектом, не с тем, что мы познаём, поскольку это просто противоречит предпосылкам самого акта познания» [28] (цитируется в [32]). Аналогичную позицию занимает Причард: «Знание безусловно предполагает, что познаваемая реальность существует независимо от знания о ней и что мы её познаём такой, как она существует в этой независимости. Просто невозможно думать, что какая-либо реальность зависит от нашего знания о ней. Если должно быть знание, сначала должно быть нечто, что познаётся. Другими словами, знание, по сути, открытие или выяснение того, что уже есть. Если бы реальность могла быть или возникать лишь в силу некоторой активности или процесса со стороны нашего сознания, эта активность или процесс были бы не “познанием”, а “конструированием” (making) или “созиданием”, тогда как конструирование и познание в конечном итоге нужно считать взаимно исключающими» [29] (цитируется в [34]). (См. также [34].) Из приведённых цитат видно, что Вилсон и Причард опираются на саму логику понятий «знание», «реальность». Фактически, они относят знание и реальность к разным категориям, между которыми, по определению, не может быть ничего общего.