Знатная полонянка

В тот же день приведенный нукерами шаман робко приблизился к пепелищу, долго бормотал молитвы, а потом распорядился:

– Похороните!

К юрте Аваджи по главе с шаманом нукеры пришли на следующий день и некоторое время стояли подле нее, не решаясь зайти. Что поделаешь, если овладевший уруской злой дух так силен! Она смогла на расстоянии спалить огнем светлейшего и его нукера!

Когда уруски в юрте не оказалось, шаман вздохнул с облегчением. Конечно, его заклинания имеют большую силу, но кто знает, удалось бы изгнать нечисть одной молитвой. А так…

На всякий случай поискали следы – ничего не нашли. Потому шаман с важным видом пояснил:

– Улетела. Шайтан её к себе забрал. Вместе со своими отродьями!

Глава тридцать шестая

Ингрид лежала обнаженная на деревянном столе в предбаннике, и Прозора чуткими пальцами прощупывала низ её живота.

– Похоже, княгинюшка, однажды тебе пришлось как следует померзнуть!

– И не однажды, – со вздохом проговорила та.

– Вряд ли Арсений так же тебя осматривал.

– Нет, – жарко покраснела Ингрид и, помявшись, добавила: – Не так тщательно. Князь Всеволод присутствовал. Не велел по-другому.

–Не велел! – поцокала языком Прозора. – Зачем тогда врача звал? Ежели лекарям такие препоны ставить…

Она опомнилась и замолчала: Ингрид-то тут при чем? Она сполоснула руки в настое ромашки.

– А прости за вопрос, княгиня, как у тебя со Всеволодом происходит соитие?

– Что?! – Ингрид не верила своим ушам; в одно мгновение проснулась в ней надменная госпожа, разгневанная неучтивостью холопки. – Да как ты смеешь, лекарка, княгиню о таком спрашивать?!

– Потому и смею, – усмехнулась Прозора, нисколько не обидевшись, – что я, как ты сама сказала, лекарка, а не просто кумушка любопытная. Потому, что ежели хочешь понести, надо тебе во время оного на живот перевернуться да на колени встать…

– Уподобиться собакам?! – ахнула Ингрид.

– Достойная пара Всеволоду, – буркнула знахарка. – Загиб у тебя внутри, поняла? Семя иначе в тебя не попадет… Да что я тебе объясняю! Слово сказано, а ты как знаешь!

– Погоди, Прозора, – заторопилась Ингрид, сразу превращаясь в растерянную девчонку. – Но я… но мне… как же я осмелюсь такое Всеволоду сказать?

– Но ведь это такая небольшая плата за счастье иметь ребёнка!

– А я все равно не смогу! – улыбка Ингрид стала и вовсе жалобной.

– Хорошо, я поговорю с ним сама, – сжалилась Прозора.

Чего вдруг она разозлилась на глупую девчонку? Разве она одна такая? Небось, под венец шла, не знала, откуда дети берутся. Да и разве не внушает церковь, что люди совокупляются только для зачатия детей? Что испытывать во время соития наслаждение – грех? А уж коли страсти отдался – вовек не замолишь!

Только кому она может направить свое негодование? Как говорится, не нами придумано. Кто её в таком поддержит, кроме мужа, да и то лишь в ночной беседе?.. Потому, наверное, она на князя и напала.

– Ты, княже, с дворовыми девками тешишься так же, как с женой?

Всеволод опешил и посмотрел на неё, как на помешанную.

– Разве ж такое допустимо? С женой – как от века положено, а с девкой можно… всяко-разно. Кое-что слышали, люди в Турции да в Греции бывали, поведали…

– А что ты скажешь, если я посоветую тебе, для зачатия ребенка, и с женой… всяко-разно?

– Ты не шутки вздумала со мной шутить?!

Князь вгляделся в её глаза, подозревая розыгрыш.

– Ничуть!

Всеволод удивился. Ещё ни одна женщина не говорила с ним так открыто о сокровенном. А если бы вздумала говорить, князь иначе как бесстыжей её бы не назвал.

– Думаю, смогу, ежели ничего другого от меня не потребуется.

– Не потребуется, – сухо проговорила Прозора. – Я что могла, сделала, теперь дело за тобой.

Князь с княгиней, слегка сконфуженные, отбыли домой, а Прозора вернулась к больному, которого оставила на Неумёху.

Та как раз закончила разминать спину Любомиру и надевала на него железный панцирь.

– Иди, разомнись! – она ласково подтолкнула юношу к двери.

– Разомнись! – проворчал тот. – На перекладине, что ли, висеть?

– На ней, родимой, на ней! – кивнула Прозора, присаживаясь у «лечебного» стола; она вдруг почувствовала, что смертельно устала.

Неумёха, в отличие от неё, наоборот выглядела излишне оживлённой. Наверняка она собиралась сказать хозяйке нечто, распиравшее её своей важностью. Но Прозора её ничем не поощряла, и женщина покорно молчала, лишь взволнованно потирая руки.

– Давай уж, говори, коль невтерпёж! – сжалилась та.

Неумеха взяла её руки в свои и начала тщательно разминать пальцы. Неожиданно знахарка почувствовала облегчение.

– Где ты этому научилась? – нарочито строго спросила она.

Неумеха побледнела.

– Не вели казнить, матушка! Давеча пыль вытирала, там, где твои свитки лежат, ну и…

Прозора потрепала её по голове.

– Я не сержусь. Я даже рада, что ошиблась в тебе, думала, вовсе никчемушная женщина…

И, глядя в глаза просиявшей Неумёхе, добавила:

– Лечить людей – труд великий. Не всякий может брать на свои плечи чужую боль. Потому и считается, что лечить могут только мужчины…

– Но ведь ты лечишь!