Знатная полонянка

Сказать-то сказала, а сама не выдержала. Они не спали всю ночь. Аваджи будто боялся выпустить её из своих объятий и оказался вовсе не так слаб, как она опасалась.

Он заставлял её пересказывать, как Анастасия не могла дождаться ночи, чтобы спуститься по веревке с городской стены и утащить его с поля боя.

– Так ты любишь меня? – снова и снова спрашивал он. – А как ты догадалась, что я жив? Я шевелился?

– Нет, ты лежал без движения, но я слышала, как бьется твоё сердце.

Он, конечно, не поверил, что она действительно слышала стук его сердца, и подумал, что она имеет в виду свою женскую интуицию.

– Неужели ты и вправду так любишь меня?

Днём Прозора отвела её в свои покои и разрешила выбрать из огромного кованого сундука всё, что приглянется из одежды. Не призналась лишь, что сундук – подарок княгини Ингрид, которой она помогла зачать ребенка.

Анастасия нарядилась, пришла в комнату Аваджи. Тот вначале потерял дар речи от восхищения, а потом вдруг недобро спросил:

– Собралась в гости? Как же ты полезешь на стену в таком красивом наряде?

Анастасия задохнулась от обиды. Она убежала от него со слезами и спросила у Прозоры, нет ли для неё какого-нибудь поручения.

Та послала её в амбар.

Анастасия почти бежала по двору. Она была слишком возбуждена, чтобы видеть что-то вокруг или слышать. Потому и не заметила присутствия посторонних, не услышала крадущихся шагов и не поняла, отчего ей так сдавило горло, что она не может больше дышать?

Глава пятьдесят третья

Князь Всеволод, глядя в согбенную спину старшины дружинников, попробовал догадаться:

– Сбежал?

Кряж разогнулся.

– А куда ему бежать, княже? Он в своей усадьбе заперся. Ворота толстые, дубовые – что твоя крепость, враз не сломаешь! Могли бы пороки у мунгалов попросить, дак ведь сами их и сожгли.

– Осажденная усадьба в осажденном городе? – пробормотал князь. – Был бы невинен, не запирался бы. Разбираться с Чернегой мне недосуг. Он, видать, на это и рассчитывает. Да ещё на то, что Лебедянь долго не продержится… Желать своим товарищам погибели!

Он сплюнул.

– А не пустить ли ему красного петуха? – предложил Кряж.

– Нельзя, – покачал головой Лоза, который теперь неотступно находился при князе. – Народ и так от страха дрожит. Прав батюшка князь – Чернега подожёет. Самим бы продержаться…

Лебедяне, поднявшиеся с рассветом на крепостные стены, глянули вниз на поле и почуяли холод могильный. Окруживших город басурман было видимо-невидимо.

В центре войска на саврасом жеребце сидел, будто влитой, его предводитель. Его позолоченный шлем блестел на солнце, точно маковка собора; загорелое, иссеченное ветрами и стужей лицо выглядело жестоким и опасным.

Вперед на мохнатой лошаденке резво выскочил джигит в коротком бараньем тулупе и шапке из черно-бурой лисицы. Хвосты её болтались сзади по плечам, пока он гарцевал перед наблюдавшими за ним горожанами.

– Великий и непобедимый, суровый барс степей, багатур Джурмагун, – кричал он, явно наслаждаясь доверенной ему ролью толмача, – последний раз предлагает тебе, коназ Севола, сдаться! За это он обещает жизнь тебе и твоим людям! Нас много, как песчинок в бархане! Как звёзд на небе! А вас лишь жалкая горстка! Мы сметем вас с пути, как ураган сметает легкий пух…

– Красно говорит! – нарочито восхищенно поцокал языком один из дружинников.

– Придите и возьмите! – звонко крикнул юный мечник Сметюха; он взобрался на самую оконечность городской стены, выпрямился во весь рост и стоял, будто реял над городом.

Синяя вотола порывом ветра взметнулась, точно крылья, и лебедянам показалось, что Сметюха сейчас взлетит в холодное небо.

Лишь самые зоркие успели заметить скупой жест Джурмагуна. Тотчас из-за его коня выдвинулся всадник с луком в руках. Он натянул тетиву и почти не целясь пустил стрелу.

Стройная гибкая фигурка изогнулась и, кувыркаясь, полетела вниз, скатилась по земляной насыпи укрепления и с плеском рухнула в наполненный водой ров.

Лебедяне дружно охнули. Монголы радостно взревели.

– Дурной знак! – пробормотал Глина и закусил губу; ему было жалко отчаянного, так нелепо погибшего парня.

Предводитель монголов взмахнул рукой, и перед войском длинной цепочкой вытянулись лучники верхом на лошадях. Туча стрел взметнулась и понеслась к городу. Несколько дружинников на стенах оказались убитыми наповал.

– Всем укрыться за стены! – закричал князь, чуть не плача от бессилия; можно ли быть такими беззаботными, имея дело с хорошо обученным врагом?!

– Сколько у тебя дружинников, Всеволод Мстиславич? – окликнул задумавшегося Всеволода Лоза.

– Пять сотен, – вздохнул тот.

Лоза осторожно выглянул из-за стены, невольно отшатнувшись от свистнувшей возле уха стрелы.

– Да… – протянул он, – а мунгалов – несколько тысяч. На каждого твоего воина десятка полтора нечистых.

– Таранов у них теперь нет, так лестниц понаделали.

– Думаешь, полезут?

– Еще как полезут!

С неба хлестнула жесткая снежная крупа – первый снег в конце осени. Теперь вода во рву быстро замерзнет, и монголы пройдут по нему, как по дороге, прямо под стены…