— В батальоне я встретил хороших людей, большинство из них были из нашей области. Ротный командир, тоже недавно пришедший из запаса, с виду был строг и грозен, а на самом деле — добряк из добряков. Службу спрашивал, поблажек не давал, но за солдата готов был сам умереть. Или вот начнет, бывало, говорить, так вроде бы за царя и не против немцев, а задумаешься — как раз наоборот все выходит. Ну а когда приходилось преследовать партизан, то действия роты походили не то на игру, не то на учение, но никак не на боевую операцию. Только стоило приблизиться к месту, где могли укрываться партизаны, как командир роты принимался что было сил командовать, переставлять взводы, — в общем, поднимался такой шум и крик, что не то что партизаны, а даже все вороны со всей округи спешили убраться подальше. В нашем взводе я очень быстро заприметил одну группочку — секретничали, шушукались между собой. Решил сблизиться с ними. И вот уж, кажется, подружился со всеми, но все же они что-то скрывали от меня. Не укрылось от меня и то, что почти каждый вечер в одно и то же время кто-нибудь из них исчезал на час-два. Не составило особого труда установить, что за вещи они выносили из части и старательно прятали в заброшенной кошаре. Однажды я не выдержал и напрямик заявил им: «Хочу помогать вам. А если задумаете убежать, то и я с вами». Они растерялись вначале, не знали, что и сказать, затем переглянулись и принялись ругать меня: «Ты что болтаешь, за кого принимаешь нас?! Отправляйся к тем, кто тебя подослал, и скажи им, что мы не занимаемся политикой и с коммунистами не якшаемся». И так напали на меня, что, того и гляди, самого куда надо отведут. Разозлился я, выложил им все, что о них думал, и пошел прямо к ротному. Говорю ему: так, мол, и так, неладно у меня с женой, надо бы в отпуск съездить, пока семья не распалась. А про себя решил, что обратно в часть не вернусь — приеду в родные края и там уйду в горы искать партизан. Ротный меня понял, сразу согласился. На прощание сказал: «Как уладишь там все с женой, сразу возвращайся. Нужен ты мне здесь для одного большого дела. Рассчитываю на тебя» Слишком поздно я понял, что он имел в виду. Целый батальон перешел на сторону партизан. Если бы вернулся вовремя, то и я сейчас был бы там, с ними. Так что и здесь мне опять не повезло. В последний вечер я вынес из казармы и спрятал в той самой кошаре полную сумку гранат и патронов. На следующее утро, прихватив винтовку, отправился в путь.
…Не так давно мне удалось встретиться с Йорданом, который до ухода в партизаны служил вместе с Райо в одной роте. Мы разговорились о прошлых событиях. Вспоминали и о Будеве.
— Помню его, как не помнить. Погиб Райо. Ты разве не знаешь об этом?
— Знаю.
— Почему тогда спрашиваешь меня о нем? Он был, безусловно, наш человек, но должен тебе признаться, что с ним мы ошиблись. Райо сам пришел к нам, а мы ему не поверили, подозревали, что он подослан. Не на шутку испугались, когда поняли, что он обнаружил тайник в кошаре, где мы прятали вынесенные из части патроны. Решили установить за ним наблюдение, чтобы ликвидировать в случае, если он решит выдать нас. Но уже на следующее утро Райо уехал в отпуск. Все последующие дни мы были как на иголках. А дней десять спустя выстроили нас на плацу, и командир батальона принялся с пеной у рта сыпать проклятия и грозиться, что собственноручно пристрелит изменника родины. Только тогда мы поняли, что Райо решил в одиночку пробираться к партизанам. Все мы сожалели, что так получилось, но изменить что-либо уже не могли.
— Неужели вы не могли найти какой-нибудь способ, чтобы проверить его и привлечь к работе? — упрекнул я моего собеседника.
— Откуда мы могли знать, что он за человек. Мы тогда готовили серьезную операцию — батальон почти в полном составе должен был перейти на сторону партизан. А как бы ты сам отнесся к его предложениям? Стоит прийти и сказать, что хочешь бороться с фашизмом, и — пожалуйста, ты уже наш человек? А если это провокация, если он подослан контрразведкой? Ведь один неосторожный шаг мог погубить большое дело. Так что Будев должен был немного подождать. И его наверняка подключили бы в дальнейшем к работе. А он все спешил.