Зной прошлого

И все же сомнения беспокоили и командира: по его приказу партизаны переместились в другую кошару.

Было это ранним утром 24 июня 1944 года.

Парапанко ушел в село, пообещав партизанам принести продукты. На самом же деле он сразу направился к кмету Зелязко Стоянову. В первый момент он даже не смог объяснить, зачем пришел — вероятно, был целиком поглощен подсчетом причитающихся ему за выдачу партизан денег. Затем кмет и Парапанко поспешили к жандармскому унтер-офицеру Желязко Дукову. В селе находилась лишь небольшая группа жандармов, основные же силы размещенной здесь роты проводили операцию в горах. Тотчас был послан связной в соседнее село Паницово, где располагался один из взводов восьмого пехотного полка под командованием подпоручика Драговского. Дополнительно была мобилизована и вооружена большая группа жителей обоих сел. Общее командование принял на себя подпоручик Драговский.

Парапанко привел преследователей к Куртевой кошаре. Когда кольцо окружения замкнулось, предатель отправился проверить, находятся ли партизаны по-прежнему в кошаре. Не обнаружив их там, он указал на следующую, Лефтерову кошару. Он был уверен, что партизаны просто переместились туда. Каратели во главе с подпоручиком полукругом двинулись вслед за Парапанко.

— Когда Парапанко появился, — продолжил Ванчика, — он передал нам узелок с хлебом, но потом заторопился уходить. «Пойду разыщу корову, отбившуюся от стада, — объяснил он. — Затем заберу и принесу часы, которые вы забыли в Куртевой кошаре».

— Конечно, мы ошиблись, что не задержали его, — дополнил Минко. — Если бы мы раньше сумели понять его намерения, то, возможно, нам всем удалось бы вырваться…

Отойдя на приличное расстояние, предатель поднял вверх палку с наброшенным на нее пальто. Это был условный знак — партизаны в кошаре.

Когда партизаны развязали узелок и увидели ломти солдатского хлеба и пачку сигарет варненского производства, им все стало ясно. Но было уже поздно — со всех сторон поднялась винтовочная пальба. Кинжальный огонь пулемета, из которого стрелял сам подпоручик Драговский, лишил партизан возможности организованно отступить. К тому же в самом начале боя пулеметной очередью был тяжело ранен в ногу командир отряда «Народный кулак» Николай Лысков…

— Не бойся меня, — донесся до Яны голос Колю Неделчева. — Я не такой, как Парапанко. Присядь лучше и перекуси.

Яна взглянула на него — лицо крестьянина было спокойным, взгляд — открытым. Такой человек не может быть предателем. Яна села рядом с ним на землю, взяла протянутый ей кусок хлеба и тихо проговорила:

— Я — Яна Лыскова.

— Да я уже и сам догадался об этом.

— Знаете ли что-нибудь о моем муже? — спросила Яна собеседника, глядя ему прямо в глаза и внутренне готовясь услышать самое страшное.

— Знаю, что его привезли на телеге в село. Говорят, у него было около десяти огнестрельных ран. Местный фельдшер перевязал его и сделал укол.

— Он был в сознании?

— Да, в сознании. Когда его спросили, кто был вместе с ним, он ответил: «Кто был со мной, это не ваше дело». С подпоручиком, который командовал солдатами и жандармами, они оказались старыми знакомыми — вместе учились в офицерской школе. Лысков сказал подпоручику: «Молодец, хорошо стреляешь, вот только не знаешь, в кого стрелять». Офицер разозлился, принялся кричать и вскоре уехал в село Паницово. После этого Лысков попросил, чтобы ему сварили кофе, что тут же и сделал Калчо Панайотов из нашего села. Выпив кофе, Лысков закрыл глаза.

— Он умер?

— Отмучился, — ответил Колю Неделчев, не посмев произнести более точного слова. — Из Бургаса, из других мест понаехало много начальства. Все кричали, ругались, выражали недовольство, что не успели допросить пленного командира отряда.

— Наверное, его еще можно было спасти. Они просто не захотели этого сделать…

— Фельдшер Хрусав сделал все, что зависело от него, но раненый потерял слишком много крови. Когда Лысков умер, фельдшер вышел на крыльцо и молча обнажил голову. Шум на площади сразу оборвался, и все присутствующие также сняли головные уборы. Жандармы не посмели вмешиваться. Затем тело Лыскова вынесли на улицу и принялись фотографировать. Какая-то старая крестьянка набросила на тело партизанского командира черную накидку. Жандармы пытались отогнать ее, а она им спокойно сказала: «Испокон веку заведено, что мертвого человека надо покрыть чем-нибудь…»

Яна устремила взгляд куда-то вдаль и тихо произнесла:

— Может, мне суждено погибнуть, но живой я им в руки не дамся. За наше, за народное счастье поднялись мы на борьбу. Недолго осталось фашистам управлять Болгарией. — Потом она склонила голову, прикрыла глаза ладонями и тяжело вздохнула: — Скольким детям суждено еще стать сиротами? — Немного успокоившись, Яна спросила: — Как мне быстрее дойти до Оризаре? Там живут мои близкие, которые помогут мне добраться до партизан.

Колю Неделчев указал ей самый короткий путь и встал, собираясь уходить.

— Не принесешь ли мне еще немного хлеба? — попросила Яна.

— Тогда спрячься и жди меня здесь, — не задумываясь, ответил Колю Неделчев.