Зоя Федорова. Если можешь, прости (СИ)

  В тот вечер ее пригласили на прием в американское военное представительство в Москве, располагавшееся в Спиридоновском переулке. Ехать не имела настроения. Целый день чувствовала себя неуютно. Холод за окном. Одиночество в квартире. Вроде простудилась немного - горло першило, голова побаливала. Напилась чаю с медом, забралась с ногами в кресло и дремала, свесив голову на плечо. Не собиралась покидать свое теплое убежище до тех пор, пока погода не наладится, или кто-нибудь придет спасти ее из снежного плена.

  Спасатель явился в лице давнего знакомого Генри Шапиро, корреспондента американской газеты. Розовощекий с мороза, одетый по-вечернему, он звал Зою с собой, уверяя, что будет весело. Будучи союзниками, американцы в конце войны частенько устраивали совместные вечера, чтобы укрепить дружеские связи. После короткой официальной части начнутся танцы, сказал Шапиро.

  Танцевать Зоя обожала, особенно фокстрот.

  Хандру как рукой сняло. Вскочила и молодой козочкой забегала по квартире - приодеться, причесаться, припудриться.

  У подъезда ожидал элегантный, черный Бьюик - шикарная машина, которой позавидовали бы члены советского правительства. Только тронулись, попали под снежный обвал: даже с включенными фарами впереди не видно ни зги - черная ночь и белые струи. При повороте на Спиридоновку зад Бьюика занесло, въехали в сугроб. Застряли. Водитель давил на газ, колеса визжали и проворачивались впустую. Без помощи извне с места не сдвинуться.

  Мужчины собрались толкать. Зоя, смеясь, предложила:

  - Мне тоже выйти помочь?

  Получила решительный отказ.

  Автомобиль вытолкнули из сугроба и отправили в гараж. До американской миссии оставалось пройти два шага.

  Когда, отогревшись и подняв настроение бокалом вина, их компания входила в танцевальный зал, взгляды мужчин, как по команде, обратились на Зою.

  Она не смутилась - любила находиться в центре внимания, принимала как должное. Сейчас польстило вдвойне. Приятно сознавать что все еще привлекательна, ведь находилась уже в возрасте "за тридцать". Далеко не каждая артистка пользовалась успехом у здешней, непростой публики: сплошь иностранцы, офицеры - аккуратные, подтянутые. И все у ее ног, выбирай любого.

  Ощутила себя королевой. Не зря она согласилась на уговоры Генри. Положив руку на его плечо, Зоя гордо вскинула голову и закружилась в танце.

  В тот вечер она была нарасхват у кавалеров. Не запомнила ни одного - все в одинаковой форме и с короткой прической: казалось, танцевала с одним и тем же человеком, лишь менявшим голову. Лица кружились и сливались с кружащимися лампами. Они что-то говорили ей на своем языке, она что-то отвечала по-русски.

  Когда к их компании подошел высокий, симпатичный морской офицер, Зоя подумала некстати: только бы не оказалось, что женат. Он столь явно желал ее глазами, что заставил смутиться, уставиться в пол. Испугалась - он поймет то же самое по ее взгляду. Офицер улыбнулся, представился: Джексон Тейт. Взял ее за руку и больше не отпустил, показывая всем остальным - эта королева моя.

  Заиграла музыка. Чтобы польстить русским гостям, хозяева заводили романсы Юрьевой, в те годы сумасшедше популярные. Джексон пригласил на танец. Он не только впечатляюще выглядел, но и отлично вел как партнер: уверенно - по-мужски. Зоя летала по танцевальному залу, как бабочка по цветочному лугу. Языкового барьера не замечали оба. Неважно. Они разговаривали глазами и отлично понимали друг друга.

  Так легко, как с Джексоном, Зоя не ощущала себя ни с одним мужчиной. Окрыляющая, по-детски беспечная радость не покидала ее те несколько месяцев, что провела с любимым - несмотря на продолжавшуюся войну, хлебные карточки, перебои с отоплением и электричеством. Зоя была счастлива и точно знала, что Джексон испытывал то же самое.

  Они везде появлялись вместе. На театральных премьерах, где в первых рядах сидели советские министры в военных кителях. На приемах в американской миссии. В ресторанах. В гостях у общих знакомых. Старались поменьше расставаться, только по необходимости. Утром, уходя на службу, он не мог оторваться от ее губ, а вечером сгребал в охапку и уносил на руках в спальню...

  "Я жду тебя, как прежде!

  Но не будь таким жестоким.

  Мой нежный друг,

  Если можешь, прости!"

  Какое безжалостное было время!

  Или не время, а люди?

  Зоя надрывно вздохнула. За свое счастье она заплатила дорогую цену. Слишком дорогую. Но если бы спросили, отказалась бы она от Джексона, зная заранее, какие испытания выпадут на ее долю, ответила бы - нет, не отказалась. Ни одной совместной минуткой не пожертвовала, ни одного общего дня не отдала. Он показал ей, что любовь, даже неузаконенная штампом в паспорте, может быть романтичной и чувственной, без пошлости и грязи. Он подарил самое ценное - дочку Викторию, плод их так недолго длившейся любви.