Зоя. Том второй

Матрёна вроде и была всё время рядом, командовала, показывала куда и что поставить. Причитала, что помощника нет у неё, что сын на войну ушёл и весточки никакой, но успела приготовить ужин.

Вот так за помощью Матрёне быстро прошёл короткий зимний день.

Когда Янек вошёл в дом, она опять налила из причудливой бутылки в кружку.

– Ну теперь-то попробуешь? Кости, небось, ломит? Сколько всего ты перетаскал, мой бы и за всю жизнь не сделал этого.

– Спасибо, не буду я. Кости у меня в порядке. Работы не боятся.

Матрёна как-то встревожилась.

– Что же ты бабку не уважишь никак? – произнесла она.

Янек опять понюхал содержимое. В нос ударил острый запах чего-то резкого. Показалось, что в носу даже жигануло острым перцем. Отставил.

– Ну не могу я, не привык к такому, – ответил Янек.

– Эх, – посетовала Матрёна, – Гриня не пьёт, ты не пьёшь, может самой попробовать?

Матрёна поднесла кружку в своему рту.

Янек заметил, как она сморщилась, но пить не стала. Опять обратно слила в бутыль.

– Сколько тут до тебя было, всем понравилось, – протараторила она и вышла вместе с бутылью.

«Сколько тут до тебя было…» – прозвучало у Янека в голове каким-то странным голосом. Вспомнил, как Матрёна говорила, что никого не приводил раньше Григорий.

«Да мало ли кто мог пить? – думал Янек. – Соседи опять же».

Но тревога в сердце осталась. Показалось, что его пытаются специально чем-то напоить. Он ощупал себя. Во внутреннем кармане потрогал паспорт, в другом проверил на месте ли деньги.

Вздохнул спокойно.

Вернулась Матрёна. Быстро помыла посуду.

Что-то говорила, напевала. Потом поохала о том, что Григорий Михайлович опять не пришёл домой ночевать, и улеглась на свою кровать.

Поначалу Янеку не спалось. Дети уснули быстро. Он лежал между ними. Сын спал у него на груди. Катя прижалась, спряталась под мышку. Обхватила рукой живот Янека. Держалась так сильно, словно боялась, что он убежит.

Янек чувствовал её страх. Мысленно жалел Катю. Понимал, как тяжело ей сейчас. Сначала поезд, потом вокзал с толпой обезумевших пассажиров, ночлег у чужих людей. В том, что Катя так сильно к нему прижимается сейчас, и держала его руку до боли на вокзале, он видел только хорошее.

«Значит, меня она не боится, боится только мир вокруг, цепляется за меня, как за ниточку. А я и есть теперь для неё эта ниточка. Всё будет хорошо, – думал Янек. – И Золо́то моё меня простит. Зоечка, любимая, как мне тебя не хватает. Как же я хочу к тебе, родная».

В эту ночь сон быстро сморил Янека. Сказалась всё-таки и дневная работа, и первая бессонная ночёвка.

Пани Анна находилась в каком-то постоянном волнении. Ей было тоскливо. Тревожно. Уже не радовало общение на родном языке с польскими студентами. Софья была отстранена от матери. Девушка ходила на свидания с Влодеком, продолжала шить и отправлять на фронт бельё для солдат.

А пани ничего уже не шила. Как-то пропала у неё тяга к любимому делу. Она теперь зачитывалась письмами от своей подруги Берты.

В этих письмах была теперь вся жизнь Анны. Подруги продолжали планировать свадьбу детей, расписывали их жизнь по минутам. Берта гордилась Анной. Восхищалась, что та приютила девочку и сделала её счастливой.

Пани Анна писала подруге обо всём: и о Густаве и его уходе, и о сыне, и о невестке Зое, и о Германе и его личной трагедии. А Берта писала, как ей сложно жилось с мужем стариком. Как она рада, что породнится с Анной.

Последнее время пани часто думала о Зое. Её материнское сердце наполнялось обидой за сына. Последняя встреча с Зоей озлобила Анну ещё сильнее. Когда она увидела ребёнка, висящего у Зои на груди, внутри всё перевернулось.

Она вспоминала всё: и как Янек смотрел на Зою, и как она на него, и как они вдвоём сходили с ума от любви друг к другу. Но не могла теперь понять, как это всё смогла забыть Зоя. Как она могла родить от следователя, растоптав всю любовь к Янеку?

Несмотря на то, что маленький Джан был полной копией Янека, пани Анна отметала все мысли о родстве с этими детьми. Решила, что неверная невестка не смогла родить детей, достойных её фамилии.

Всё бушевало внутри пани. Она давно уже пожалела о том, что устроила встречу Янека и Зои. Придумала себе, что Зоя колдунья, которая усыпила материнскую бдительность и охомутала её сына. Гнев и злость охватывали Анну с новой силой. Это всё наполняло пани изнутри, но не вырывалось наружу, а копилось, копилось.

Не было рядом человека, на которого Анна могла всё это обрушить. Перед Софьей держала себя в руках, боялась, что дочь подумает о ней плохо и вообще уйдёт.

Несколько раз пани порывалась пойти к Зое, высказать всё, что думает о ней. Но её останавливала гордость: «Как она, пани Анна, может опуститься до базарной бабы, выясняющей отношения с нерадивой невесткой?»

И Анна ждала либо подходящего момента, либо чего-то другого, что могло бы помочь ей справиться с гневом.

И это момент настал.

Неожиданно вернулся Герман.

Стук в дверь немного напугал Анну. Софья имела свои ключи. Заказчиц у пани теперь не было. Влодеку тоже сделали ключи.