— Если кто и пользуется авторитетом в этой области, так это профессор Лесков. Нам очень повезло, что он согласился.
— Авторитетом? Издеваешься? Если у него такой авторитет — почему бы тебе не спросить, на кого он смотрит? Иди, спроси его. Кто изображен на картине?
— Ради бога, Маркус, какая разница?
— Ее зовут Хильдур Баклин. Она живет в доме престарелых в Сёдертелье. Я
— Маркус, все это очень впечатляюще, но совсем не то, что нам нужно. — Лицо Корнелиуса мгновенно смягчилось в гримасу жалости. — Маркус, мы говорим не о Пикассо. И не о Рембрандте. Мы говорим о
Рука Корнелиуса лежала на плече мертвым грузом. Эллиот чувствовал, как она давит на него, опускает в темные, безнадежные глубины со всей силой неотвратимости. Зоя как-то спаслась из них тем утром в Ла-Марсе. Она нашла способ, и он здесь, в ее картинах. Он так считал. Но теперь уже не был в этом уверен. Искусство хрупкая штука, как сказал профессор Лесков. Возможно, он прав.
Что она для него значит? Может, и ничего. Может, в конце концов, и ничего.
Лесков шел к ним, разговаривая на ходу. Но Демичев не слушал. Его больше волновало, что собирается делать Эллиот.
Корнелиус уже держал его под руку и вел к двери.
— Послушай, просто передай нам то, что уже сделал, и мы сможем договориться. Я прослежу, чтобы тебе заплатили за труды. По-моему, все честно, как считаешь?
На пороге Эллиот обернулся и еще раз заглянул в странный, таинственный туннель золота. Картины, которые мог понять он один.
Они хотят отнять у него работу. Ничего у них не выйдет.
— Кстати, Корнелиус, — произнес он. — Актриса. Удивлен, что ты ее не помнишь.
— Актриса?
— На картине. Хильдур Баклин.
Корнелиус нервно улыбнулся:
— Боюсь, я ей не современник.
— Да нет, Корнелиус. Еще
Корнелиус засмеялся.
— Что?
— Забыл? Или тебе не показали оригинал завещания? В смысле,
— О чем ты говоришь? — Корнелиус продолжал смеяться, но лицо его залила смертельная бледность.
— Внимательнее смотри, что подписываешь, Корнелиус. Внимательнее смотри,
Неожиданно лицо Корнелиуса оказалось так близко, что Эллиот почувствовал запах его пота. Эллиот приготовился к удару.
— Я знаю, с кем ты говорил. С той девчонкой, Эстлунд. — Корнелиуса трясло от злости. — Которая
— Пьяной?
— Пьяной, под кайфом. Не знаю, на чем она там сидела, но знаю одно: она еще более сумасшедшая, чем ты. Она натурально
Остальные смотрели на них: Лесков с раскрытым ртом, Демичев с холодным презрением.
— Удивлен, что ты этого не заметил, Маркус. С твоим-то недавним опытом.
Эллиот вышел за дверь, но Корнелиус не закончил. Его шаги преследовали Эллиота по коридору.
— Хотел бы я знать, чего ты добиваешься, Маркус. Ты что, действительно
Его голос изменился. Злоба ушла или по крайней мере спряталась.
— Если ты на самом деле заботишься о дочери, если
Эллиот хотел ответить ему, сказать что-нибудь, что угодно, что стерло бы эту жалостливую гримасу с его самодовольной лоснящейся морды. Но сердце его билось так быстро, что он задыхался и не мог произнести ни слова.
37
Молния осветила горизонт. Послышались раскаты грома. Эллиот был на середине гавани, когда разразился шторм. Он смотрел, как стена дождя медленно наползает на город, поглощает шпили, офисные здания, уличные фонари, катится на восток. Дождь хлынул на мост, застучал по крыше автомобиля, дворники захлебнулись, движение встало; Эллиот видел лишь габаритные огни машин впереди.
Где-то в Сёдермальме он пропустил поворот. Он обнаружил, что застрял в пробке на незнакомой улице. Он даже не был уверен, что по-прежнему движется в правильном направлении. Где-то впереди произошла авария. Во влажном воздухе мерцали красные огни.
Какой-то водитель побежал вперед, натянув куртку на голову. Эллиот опустил окно.
— Эта дорога ведет на 228-е? На восток?
Водитель помотал головой.
— Нет, на Е4. Автострада. На юг.